Гоблин – император
Шрифт:
— Мы должны признаться, Дач'осмер Тетимар, что были весьма удивлены вашим письмом.
На одно мгновение лицо Тетимара выразило недоумение, и Майя видел, что он действительно опешил. Это была маленькая победа.
— Но, Ваше Высочество, — сказал Тетимар, — вам, конечно, известно, что мы хотим жениться на вашей сестре.
У слуг Эдономеи Майя прекрасно научился разыгрывать удивление.
— Неужели? — Ответил он.
— Мы вступили в переговоры с покойным императором, вашим отцом, — заявил Тетимар, слегка повысив голос.
— В самом деле? Но нам ничего не известно об обручении.
Тетимар широко распахнул глаза. Если раньше он казался
— Но, Ваше Высочество…
Майя оборвал его, подняв руку.
— Мы считаем, Дач'осмер Тетимар, что поминки нашего отца не самое подходящее место для обсуждения этого или любого другого постороннего вопроса.
И он прямо встретил взгляд Тетимара, зная, что его собственные глаза выражают замешательство, и понимая, как мало доверия вызывают его слова.
Тетимар бросил на него задумчивый взгляд.
— Конечно, Ваше Высочество. Мы просим прощения. Снова. — Он сумел улыбнуться со странной печалью, которая почти роднила его с самим Майей.
Тетимар покинул помост, и Майя сдержал вздох облегчения: конечно, Император не мог показывать, насколько встревожил его собственный подданный. Краем глаза он заметил две темные, без единого проблеска белого, фигуры, и понял, что к трону приближается посол Горменед со своей женой.
Он снова, еще более отчаянно, пожалел об отсутствии Цевета. Он не мог ни проигнорировать посла Баризана, ни отказаться говорить с ним, но с удручающей ясностью представлял, что будет говорить Сетерис и ему подобные о гоблинском императоре, и только потому, что Майя публично беседовал с представителем Великого Авара. Тем не менее (пронеслась в голове стремительная мысль) таким образом можно было обесценить публичное одолжение, сделанное Дач'осмеру Тетимару. И еще в потайном кармане его халата лежала нэцкэ. Аврис раздобыл для него тонкую золотую цепочку, позволявшую незаметно пристегивать резную фигурку к пуговице или ремню, и Майя был настолько тронут этой заботой (о которой он никогда не додумался бы попросить), что едва смог выдавить из себя слова благодарности. Но это был подарок Горменеда, и надо было отдать ему должное.
Инициатива и дерзость, как сказал Цевет. Когда Горменед остановился у подножия помоста, Майя увидел, что он был довольно молодым человеком, коренастым, как большинство гоблинов, с дуэльным шрамом на широкой скуле. Интересно, должность посла в Этувераце стала для него признанием заслуг или наказанием?
Майя дал знак послу приблизиться.
— Ваше Высочество, — сказал посол, опускаясь на колени, в то время его жена присела в таком глубоком реверансе, что Майя был поражен, как она не упала. — Мы Воржис Горменед, посол Баризана, и наша жена Надаро.
Он произнес ее имя по-гоблински, с ударением на первый слог, и Майя сразу вспомнил о своей матери. Она учила его правильно произносить ее имя: Че– не-ло, а не Че-не– ло, пусть хоть один человек называет ее правильно.
— Встаньте, пожалуйста, — сказал он и смотрел, как Надаро выпрямляется с той же великолепной легкостью. Он понял, что ему была предоставлена возможность для мелкой мести, но не был достаточно злопамятным, чтобы воспользоваться ею. — Мы рады познакомиться с родственниками нашей матери. Вы были близки с ней?
Майя сразу же пожалел об этих словах, но ответил ему не посол. Его жена сказала:
— Ее мать была нашей тетей, сестрой нашего отца. В детстве нам с Ченело позволяли иногда видеться, во времена, когда наш отец был союзником Великого Авара. Это было давно.
Познания Майи о внутренней политике Баризана были отрывочны и бессистемны; они базировались, в основном, на романах в дешевых бумажных переплетах о Кево и Пелхаре, которые он обнаружил в Эдономее. Тем не менее, он знал, что Великий Авар стал правителем страны только благодаря преданности аварзинов — средней руки феодалов, более многочисленных, чем князья Этувераца, но не менее влиятельных, составлявших истинное правительство Баризана. Заключение союза, о котором упомянула Осмеррем Горменед, было важным политическим решением.
Надаро Гоменед добавила:
— Узнав о смерти вашей матери, мы зажгли в память о ней свечи. Это все что мы могли сделать.
Возможно, то был упрек в адрес мужа, потом что подобно любой из эльфийских женщин, говоря «все, что мы могли сделать», она имела в виду «все, что нам разрешили».
— Она любила свечи, — сказал Майя. — Спасибо, Осмеррем Горменед.
Она снова сделала реверанс, и посол, с неожиданным тактом поняв, что аудиенция окончена, поклонился и проводил ее. Майя почти не заметил этого, потому что боролся с неожиданно подступившими слезами. Ченело была мертва уже десять лет; было по-детски глупо и бессмысленно до сих пор так горько оплакивать ее потерю. Он расслабил мышцы лица, поставил торчком уши и стал считать вдохи и выдохи, ожидая, когда стихнет боль в сердце и он сможет расслабить стиснутые на коленях руки. Ему нужна была просто возможность дышать, возможность еще раз посмотреть за пределы помоста, возможность раствориться в течении времени, в водовороте танца, в темноте ночи за окнами.
А потом Кала прошипел:
— Ваше Высочество, принцесса!
Майя повернул голову и увидел, что через танцевальный зал к нему направляется принцесса Унтеленейса, а за ней рысит, стараясь не отстать Стано Бажевин. Шевеан не подняла вуаль, и несла ее на голове, словно забрало шлема. Придворные упархивали с ее пути, большинство умудрялось сделать это изящно, словно они уступали дорогу по своей воле, но несколько молодых девушек чуть не упали, получив чувствительный толчок в спину. Майя не мог еще видеть ее лица, но понимал, что принцесса Шевеан пребывает в том же настроении, что и над гробом мужа.
Она остановилась у подножия помоста, голубые глаза, казалось, прожигали покрывало. Майя, не колеблясь, дал ей знак подойти ближе. Он остро чувствовал, что все в Унтелеане наблюдают за ними, кто открыто, кто украдкой. Стано Бажевин, неловкая и нерешительная, осталась стоять позади, плотно стиснув руки и прижав их к груди. Майя знал этот трюк, его научил Сетерис: непроизвольно движущиеся руки выдают страх и беспокойство, надо переплести пальцы и крепко сжать их. Осмин Бажевин была испугана, как и во время принесения присяги, но сейчас, подумал Майя, она боится принцессы Шевеан. Или того, что собирается сделать принцесса Шевеан.
Шевеан опустилась в низком поклоне, который можно было счесть за коленопреклонение или просто очень низкий реверанс.
— Ваше Высочество, — произнесла она.
Ее голос был тихим, сдержанным и холодным, как зимний ветер.
— Принцесса, — сказал Майя.
Спина прямая, руки спокойно лежат на коленях, подбородок и уши решительно подняты. Никаких признаков, что он опасается ее.
Она выпрямилась и откинула вуаль, должно быть, чтобы яснее видеть его лицо.
— До нас дошли шокирующие, скандальные слухи, и мы пришли к вам в надежде, что вы сможете сказать, что нас жестоко обманули.