Гоблины. Пиррова победа
Шрифт:
На первой парте в «маршрутке» сидели двое и вели неспешные, светские и не вполне, беседы.
— …Погоды-то какие нынче стоят! И никакого Крыма не нужно! — благодушно протянул Борис Сергеевич. — Лепота-а-а!
— Не знаю, не знаю. Лично я с превеликим удовольствием сейчас бы взяла, да и укатила. К Черному морю. На природу.
— Ольга, ты меня удивляешь, ей-богу! Где ты там видала природу эту? Еще лет двадцать назад — да, согласен. А теперь только название и осталось — море. А так грязь, вавилонское столпотворение да цены до небес. Вологодчина, Псковщина, Карелия! — Афанасьев мечтательно
— Так Северова все-таки в Крым уехала?
— Вроде как. По крайней мере нашим сказала, что собирается. Дескать, уезжаю, так что даже и не звоните, больно роуминг дорогой.
Воспользовавшись удобным случаем, Прилепина спросила осторожно:
— Борис Сергеевич, а Наташа, она вообще откуда взялась? Я имею в виду: где она раньше, до перевода в «гоблины», служила?
— Ее к нам из УБЭПа списали.
— Что значит «списали»?
— Наташка там в пресс-службе числилась. А когда полковника Турвиненко вышибли из Главка под зад коленом, тут же и от нее скоренько избавились. Сама понимаешь, какая очередь к таким сытым местечкам выстраивается. К тому же каждая новая метла сразу норовит свою пассию пропихнуть: оно и удобно, и внешне пристойно.
— Турвиненко… Турвиненко… Это тот, который через свои связи в налоговой за бесценок скупал конфискованные иномарки? Ему потом еще вменили злоупотребление служебным положением?
— Он самый, — подтвердил Афанасьев. — Вот только дело, в конечном итоге, было прекращено судом по сроку давности. В чем, собственно, никто и не сомневался.
— Вы хотите сказать, что Наташа была любовницей… — Борис Сергеевич поморщился, и, заметив это, Ольга быстренько поправилась: — Вернее, по вашей терминологии, пассией Турвиненко?
Афанасьев картинно вздохнул и произне с понимающей ухмылочкой:
— М-да, Ольга, вижу, тяжело тебе приходится в сугубо мужском коллективе. Ни тебе поплакаться, ни свежими слухами-сплетнями обменяться.
— Я распространением сплетен не занимаюсь! — возмутилась Прилепина.
— А что с ними еще делать, если не распространять? — хохотнул Борис Сергеевич. — Вот тебе тогда не сплетня, но быль. Наталья у нас по профессии, как не трудно догадаться, парикмахер. Она в салоне на Чайковского работала, посему туда, по-соседски, много разного милицейского начальства захаживало. Вот в какой-то момент и Турвиненко повадился: очень уж он усики свои, бериевские, холил и лелеял… Так они и сошлись… А поскольку полковник Турвиненко — мужчина был дюже ревнивый, он Наталью к себе в пресс-службу перетащил. Чтоб, значит, всегда была под боком и под неусыпным контролем. Ну а потом, когда уже на подписке сидел, новую дивчину себе нашел, лет на десять помоложе. Вот и вся любовь.
— Понятно. Похоже, Северову влечет исключительно к старшим по званию.
Оперативный водитель нахмурился и посмотрел на Ольгу сердито:
— Ты это брось! Натаха — нормальная баба. И человек она в высшей степени порядочный. Хороший человек. А если ты сейчас Андрея имеешь в виду… Да, нравится он ей. Так и что теперь с того? От кого от кого, а от тебя, Ольга, — докончил он ворчливо, — я таких слов никак не ожидал.
— А что я такого сказала?!
— А того! Никогда не путай себя и свои ощущения! А если не можешь владеть чувствами — владей хотя бы выражениями!
Какое-то время они помолчали, размышляя каждый о своем.
Потихонечку оттаивали.
— Да успокойся ты, Ольга! — первым не выдержал тишины Афанасьев. — По сравнению с Натальей, твои шансы гораздо более велики.
— Какие шансы? О чем вы? — Прилепина постаралась максимально округлить глаза.
— За полями, садами, за пасекой, — озорно затянул Борис Сергеевич. — Не уйти от придирчивых глаз. / Тем, кто держит свой камень за пазухой…
— Фальшивите, между прочим!
— Очень может быть. Но так ведь такие песни на сухую и не поются. Э-эх, что за жизнь такая пошла?! Бросить бы сейчас баранку этой «буханки», да и набухаться по-человечески.
— Так за чем же дело стало? Подходящего повода нет? Или не с кем?
— Здоровья нет. Язва! Язви ее! — ругнулся Афанасьев. — А повод всегда найдется, равно как и с кем. Да вон хотя бы с нашим Гришкой! И пивун, и певун.
— Ну да, как это я про Холина-то забыла? Я всегда поражаюсь его способности выпить такое количество спиртного за один присест. У нас в «карманном» тоже был такой уникум, ему официально 2-ю стадию алкоголизма поставили. Так он супротив нашего Гриши — просто дошкольник.
— Между прочим, Гришка до возраста Христа вообще не употреблял. Он же спортсменом был, боксом серьезно занимался.
— И что же потом стряслось? Неужто несчастная любовь? — насмешливо поинтересовалась Ольга.
А вот Борис Сергеевич насмешки не оценил. Напротив, сделался необычайно серьезен:
— «Кресты» его обломали.
— Какие кресты?
— Те самые. Которые на Арсенальной набережной.
— Он что, сидел?!!
— Ага. Семь месяцев предвариловки.
— За что?!!
— Дорогу перешел в неположенном месте, — буркнул Афанасьев, уже пожалевший, что затеял весь этот разговор.
— Какую дорогу?
— Не какую, а кому. Молодой был, несговорчивый. Уж ему намекали-намекали, что не гоже авторитетного человека в разработку брать, а он, вишь, нечутким оказался, не прислушался. Вот тогда Гришку и того, по 290-й статье, с вымогательством взятки и приземлили.
— Но ведь нужны были какие-то доказательства? — ахнула Ольга.
— Ты, мать, прямо как с луны свалилась! Вся наша система строится на принципе «Отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия».
— И что же было потом?
— А потом Мешок подхватил упавшее холинское знамя и за полгода героических усилий накопал на того самого авторитетного товарища столько говна, что в случае реализации товарищ плотно присел бы лет эдак на двадцать. В итоге высокие договаривающиеся стороны провернули ченьч: в обмен на прекращение сфальсифицированного дела Холина авторитетному товарищу дозволили без шума и пыли скоренько продать свой бизнес и укатить за кордон.
— Кошмар какой!
— Так уж и кошмар? — пожал плечами Афанасьев. — На самом деле, такого рода истории у нас не редкость, просто их стараются особо не афишировать… Оп-па! Не понял?!