Гоблины. Сизифов труд
Шрифт:
— Это парень со второго рисунка, приятель Кирсанова, — пояснил Лисицын.
— А-а! Нет, Хромов в данном случае меня не интересует, — успокоился адвокат. — Его можете опознавать со спокойной душой. Даже лучше будет, если вы на него покажете. В конце концов, теперь уже невозможно точно установить, кто именно нанес последний, роковой удар. А вдруг это был именно Хромов?
Иван Демидович невольно зажмурился, и перед его глазами мгновенно выплыла картинка того рокового вечера. Он снова с ужасом наблюдал за тем, как молодые парни остервенело набрасываются на Сеньку и начинают его избивать.
— Вам что, плохо? — донесся до Филиппова встревоженный голос адвоката, и тот поспешил открыть глаза.
— Нет-нет, со мной всё нормально.
— И последнее, Иван Демидович. Оно же, пожалуй, самое главное. — Загарацкий интригующе посмотрел на бомжа. — В тот роковой вечер, равно как во все последующие дни пребывания в милиции, вы, несомненно, испытывали глубокие моральные страдания. Так вот, мне поручено предложить вам небольшую компенсацию. В размере двадцати тысяч долларов США. Учитывая ваш… э-э… нынешний социальный статус, эти деньги вам будут совсем нелишними. Конечно, на них нельзя купить квартиру, даже комнату в Петербурге, но вот небольшой домик со всеми удобствами где-нибудь в области вполне возможно. Мы даже готовы помочь вам подобрать варианты. Естественно, бесплатно.
— Ах, какое благородство! — всплеснул руками Шевченко. — Я сейчас буквально расплачусь от умиления!
— Деньги вы получите сразу по завершении следственного мероприятия, — силясь не обращать внимания на оперативника, продолжил адвокат. — Но, как вы понимаете, при условии, что всё это останется между нами.
— Я понимаю, — понурил голову Филиппов.
— Так каков будет ваш ответ?
— Я должен подумать.
— Правильно! Человек всегда должен думать. Именно этим он и отличается от животного… Думайте, Иван Демидович, думайте! Только недолго, ибо времени у нас с вами мало. О своем решении вы сможете сообщить мне через Дмитрия Сергеевича, — Загарацкий кивнул в сторону Лисицына. — Ну а теперь, извините, вынужден вас покинуть, у меня через два с половиной часа самолет.
На этот раз удостоив своей ладошкой одного лишь «транспортного опера», адвокат покинул кабинет. В котором с его уходом повисла нездоровая тишина.
— Пошли, Демидыч. Нам с тобой здесь тоже делать нечего, — рыкнул Шевченко, поднимаясь.
— Постойте, братцы! — засуетился Лисицын. — Чего вы вдруг сразу засобирались? Сейчас мы с вами чайку упромыслим. А можем, чего и покрепче.
Тарас передернул плечами и с нарастающим раздражением произнес:
— Знаешь, Лисицын, ты бы не величал нас с Демидычем братцами.
— Почему?
— У меня такое чувство, что «братцами» обычно называют прилизанных халдеев в фильмах про дворян. Так что эта песня скорее посвящается тебе… Как ты там в прошлый раз говорил, Дима? «Сам лично проконтролирую, чтобы Кирсанов сел железно и надолго»? Ну-ну… Пошли, Демидыч, не будем мешать коллегам бороться с гидрой преступности…
Шевченко и Филиппов, не прощаясь, вышли, и Лисицын проводил их взглядом человека, которому бесконечно паскудно и тошно от осознания того, чем ему приходится заниматься…
…Пять минут спустя, трясясь и подпрыгивая на ухабах, Тарас и Иван Демидович на «маршрутке» возвращались в родную контору. Оперативный водитель Афанасьев искоса наблюдал за ними в зеркало заднего вида, с немалым удивлением отмечая, что после посещения ЛОВДТ оба выглядят жухло и потерянно. А Шевченко, в дополнение к этому, был еще и абсолютно молчалив, что на практике случалось с ним крайне редко.
— Что вы об этом думаете, Тарас? — первым не выдержал молчания Филиппов. — Мне любопытно услышать ваше мнение.
— В этом деле я тебе, Демидыч, не советчик. Решай сам. — В салоне «маршрутки» установилась прежняя непривычная тишина. Но ненадолго: теперь уже не выдержал и Шевченко. — Сергеич! — перевалился он через водительское сиденье. — Поделись мозгом! Вот если бы ты был свидетелем преднамеренного убийства и тебе предложили двадцать штук баксов за то, чтобы ты подозреваемого на очной не опознал. Ты бы как поступил? Взял деньги?
— Нет.
— Ты бы хоть подумал немного, что ли.
— А чего тут думать? Нет, не взял бы.
— Почему?
— Надеюсь, я не создаю впечатление падали? — не отвлекаясь от дороги, поинтересовался Афанасьев.
— Не создаешь.
— Вот тебе и ответ.
— Но ведь убитого все равно не воротишь? А тебе, допустим, деньги край как нужны? Получится: и ты без бабла останешься, и человека посадят. В чем тогда смысл?
— В том, что, раз заслужил — пусть сидит.
— То есть ты за то, чтобы в этом мире множилось зло?
— Даосы учат: отвечать злом на зло — дает добро. И вообще: нас послушать со стороны нормальным людям — оторопь берет.
— А когда ты их последних раз видел, нормальных-то? — проворчал Шевченко, возвращаясь в исходное положение. — Куда ни плюнь — сплошь одни упыри…
Санкт-Петербург,
21 августа 2009 года,
четверг, 13:06 мск
— …Бли-ин! Черти-черти, поиграйте и документы отдайте. Вот, Андрюха, вечно у меня так: где положишь, там и потеряешь!
Гена Певзнер сидел за своим рабочим столом и с озабоченным видом перелопачивал груды по-кроличьи расплодившихся бумаг и распечаток. По-свойски возлежавший на продавленном диванчике Мешечко, в кои-то веки приехавший в УСТМ с официальным, а не «левым» запросом, наблюдал за судорожными телодвижениями приятеля с легкой насмешкой. Притом что в его персональном «гоблинском» кабинете «макулатурный срач» порою скапливался и похлеще.
— Кстати, Андрюх, ты в курсе, что УСБ закупило для своих нужд дюжину дополнительных «полиграфов»? — спросил Певзнер, продолжая вести археологические раскопки.
— А ты откуда знаешь?
— Здрасте-приехали! Нам же техподдержкой всей этой байды и придется заниматься.
— Да и хрен с ними. Закупили и закупили. Мне-то что?
— Не скажи! Вот прогонят тебя и всю твою «гоблинскую» банду на детекторе. В свете последних министерских веяний. И поедете вы скопом скорым поездом «Петербург — Нижний Тагил».