Гоблины. Жребий брошен
Шрифт:
— Денис! На секундочку!
Проигравшийся в пух и прах ребенок безо всякого энтузиазма вернулся и с молчаливым недоумением стал наблюдать за тем, как Андрей, расстегивает висящую на поясе маленькую кожаную сумочку и извлекает из нее… шикарный складной нож! «О-ох!»
— Держи! — потрепал Дениса по вихрам Мешок и протянул самое сокровищное из всех сокровищ на земле. — Деда Вася был прав: в лагере без ножа никуда!..
Санкт-Петербург,
10 июня 2009 года,
среда, 13:20
В нескольких кварталах от вечно гомонящего выхлопного
В данный момент на лавочке разместился сразу целый квартет старушек. Если двигаться слева направо, здесь присутствовали: Александра Яковлевна Демичева, ее соседка по подъезду — Эвелина Иосифовна Штамм, плюс — ещё две их почти ровесницы, установочные данные которых история для нас, к сожалению, не сохранила. Для удобства восприятия присвоим этим имярекам порядковые номера и будем называть беззатейливо — «старушка № 1» и «старушка № 2».
— Яковлевна, видала я, как вчера к тебе снова молодой захаживал. Новый, не тот что в прошлый раз, — язвительно подкинула дровишек в костер светской беседы «старушка № 1».
— Во-во! — немедля включилась в интонацию «старушка № 2». — Нам-то всё скрипит-жалится: здесь болит, там печёт. А сама, на старости лет, ухажеров меняет как перчатки.
— Мелите-мелите! Языки как помело! — сердито отозвался объект насмешек. — А если что случится, первые прибежите: Яковлевна помоги, Яковлевна выручай. Вон, третьего дня, когда в семнадцатой квартире Витька опять за женой с топором гонялся, участкового вызвали, и что? Так и не явился! А стоило мне только кнопочку нажать — Виталик через десять минут примчался.
— Это который Виталик? Который вчера приходил?
— Да нет. Вчера был Тарас. А Виталик — это который Витьку тогда скрутил и уму-разуму поучил. И поделом!
— И все равно — ох, и смелая ты у нас, Шура! — подобострастно протянула старуха Штамм. — Я бы ни за какие коврижки в свидетели не записалась. Очень уж я всех этих бандитов опасаюсь. Жуть!
— Вот потому у нас и преступность такая большая — никто в свидетели идти не хочет, — безапелляционно заявила Демичева. — Опасается она… А чего опасаться, если теперь, по закону, милиция всех свидетелей защищает? Я вон, вчера эту самую кнопочку нажала. Безо всякой надобности, просто случайно. Ну, думаю, сейчас будет мне — дуре старой — на орехи. А Тарас приехал, расспросил, выслушал… Ничего страшного, говорит, со всеми случится может…
— Смотри, Ёосифовна, — прищурилась «старушка № 1», — опять к тебе социальная помощница.
— Где? — встрепенулась Штамм. — Ой, и правда, Людочка моя идет! — вынырнув из-под арки, к группе старушек через двор направлялась симпатичная молодая девушка с увесистыми пакетами в обеих руках. — Господи, и есть же еще на свете добрые люди! А всё у нас молодежь ругают.
— А хорошенькая какая! Чисто фотомодель! — вынесла свой вердикт Демичева.
Что есть, то есть: Людмила — высокая, стройная, с широко расставленными зелеными глазами и длинными пышными темными волосами, была самой настоящей красавицей. Такой не пакеты с продуктами — её бы саму на руках носить.
— Здравствуйте! — приветливо поздоровалась девушка. — Эвелина Иосифовна, извините, что без предупреждения. У меня с утра два вызова и как раз в ваших краях. Вот я и решила заодно к вам заскочить-проведать.
— Вот и умница, что заскочила, — разулыбалась старуха Штамм. — Пойдем, я как раз щец из свежего щавеля наварила. Уж я тебя теперь не отпущу, пока не попробуешь.
— Ух ты, здорово! Сто лет щавелевого не ела!
— Вот и хорошо. А то знаю я, как вы, молодые, питаетесь — всё на бегу, всё в сухомятку, — старуха Штамм, кряхтя, поднялась со скамейки. — Давай, помогу. Небось, за день все руки пообрывала: одному то подай, другому — то принеси?
— Нечего, я девушка сильная. Справлюсь, — улыбнулась Людмила и вслед за подопечной пенсионеркой вошла в знакомый подъезд.
— Э-эх, живут же люди! — проводив их взглядом, завистливо вздохнула «старушка № 2». — Кажную неделю — по полной сумке продуктов приносят. В аптеку, укольчик там — всегда пожалуйста. А ведь я, не в пример этой эвакуированной, всю блокаду в Ленинграде прожила! Но мне почему-то никаких социальных работников не полагается.
— Не завидуй, балаболка! — строго посмотрела на нее Демичева. — У тебя, вон, и дети, и внуки есть. Забоятся о тебе, живешь, как сыр в масле. А мы, с Иосифовной, одни как перст — почитай всю старость в одиночку, сами свой крест волокём. Не сегодня завтра помрем, так и не заплачет никто. Панихидки, самой плохонькой, не закажет.
— Это да-а! — согласилась «старушка № 1». — Хуже нет — на старости лет одной остаться
Одними только щавелевыми щами дело не обошлось. На кухне у запасливой Эвелины Иосифовны отыскались и домашние биточки на второе, и прянички на третье. В данный момент Людмила из последних сил допивала чай, тяжело отдуваясь, словно после непосильной физической работы. Старуха Штамм сидела напротив, смотрела на девушку преданными собачьими глазами и радостно щебетала:
— Ох, Людмилочка, дай бог тебе счастья, здоровья и жениха — богатого-пребогатого! Уж там мне полегчало, так полегчало. Ты бы мне записала на бумажечке, как лекарство называется. А я с пенсии схожу, прикуплю, а то ведь порой так прихватит — просто мочи нет терпеть.
— Этого лекарства в наших аптеках не достать. Будет возможность, я вам сама его куплю, а вы мне потом деньги отдадите, — спохватившись, девушка отставила чашку и вытащила из своей сумочки «казенные» бумаги. — Ой, чуть не забыла! Эвелина Иосифовна, распишитесь, пожалуйста… Это мне для отчета в собесе, за деньги на продукты.
— Да-да, конечно, — засуетилась пенсионерка в поисках очков. — Ох, что-то совсем перед глазами все расплывается… Ты покажи мне, где подписать-то?
— Вот здесь, — показала Людмила. — И здесь… Всё верно. Спасибо.