Год 1942
Шрифт:
"По преданию царь Ирод приказал истребить младенцев. Имя Ирода стало нарицательным, и, не думая о древнем царе, люди говорят про бессердечного человека: "Ирод".
Мы знали, что немцы убивают детей. Мы думали, что этим занимаются самые подлые, самые бесчеловечные. Теперь мы знаем, что этим занимается вся немецкая армия. Убивать детей - таков приказ германского командования.
Вот он:
"Командный пункт дивизии. 25 ноября 1941.
Очередной приказ № 91 по дивизии.
Лозунг дня (зачитать перед строем):
Страх
В другом приказе - 13 армейского корпуса от 28 ноября 1941 г. немецким солдатам предлагается уничтожать, как партизан, "мальчиков и девочек в возрасте от 12 до 16 лет".
Солдаты? Нет, убийцы детей. Люди? Нет, ироды".
Вчера вечером с Волховского фронта пришло краткое, в телеграфном стиле, сообщение о том, что три сибиряка-коммуниста - сержант Иван Герасименко, красноармейцы Александр Красилов и Леонтий Черемнов, бойцы 229-го стрелкового полка, - совершили подвиг величайшего самопожертвования: в боях под Новгородом они закрыли своими телами амбразуры трех вражеских дзотов.
В тех случаях, когда нет подробной информации, мы прибегаем к испытанному жанру - передовицам. Сегодня и опубликована передовая "Подвиг трех коммунистов". Позже стали известны и подробности подвига.
Вот наградные листы на этих воинов: им присвоено звание Героев Советского Союза. Но с наградными листами я ознакомился лишь ныне. А тогда, когда мы получили сообщение спецкоров, первым был вопрос: кто они? В дивизию были посланы специальные корреспонденты, и вскоре мы многое узнали.
Прибыли спецкоры в полк, оттуда - в батальон и роту, где служили три героя. Добрые слова услышали они о жизни, боевых делах и мужестве сибиряков. Все трое были призваны в армию из Новокузнецка. В один и тот же день отправились на Волховский фронт. Вместе воевали в одном взводе, вместе жили, ели, как говорится, кашу из одного котелка.
О боевой службе Герасименко рассказал командир батальона капитан М. Герасев:
– Недавно Ивану Герасименко я приказал привести "языка". Возглавляя группу из шести бойцов, он проник в тыл к немцам. Долго ползли они вдоль дороги, нашли удобное место, устроили засаду. Вскоре на дороге показались трое нагруженных саней. Груз охраняли с десяток немцев. Наши бойцы подпустили немцев совсем близко, а потом по команде сержанта открыли огонь. Среди немцев паника, многие бросились бежать. В этой суматохе Герасименко быстро подскочил к саням, возле которых лежал раненый офицер. Он замахнулся гранатой. Но Герасименко выхватил гранату и бросил в кювет. Там она и взорвалась, не причинив нашим бойцам вреда. А пленный офицер был доставлен в штаб. Сержанта мы представили к ордену "Красное Знамя".
Александр Красилов и Леонтий Черемнов были неразлучными друзьями.
Возвратились они однажды под утро. Черемнов докладывает:
– Лежим в дозоре. Ночь светлая. Все как на ладони. Смотрю, немцы бегут к реке, к проруби - за водичкой, видно. Сейчас, думаю, я вас напою, вы у нас к проруби примерзнете! Подпустил ближе и ударил. Тут луна зашла, а как выглянула, смотрю - неплохо ударили: кое-кто лежит у проруби, остальные - в снегу. Ну, думаю, у сибиряков терпенья хватит. Не выдержали немцы на холоде, начали ползти, а мы с Александром щелкаем помаленечку. В общем, каюсь, на совести моей с Александром еще пяток душ...
– Побольше бы таких грешников, - отозвался их дружок Герасименко, - и мы скорее с немецкими паразитами покончим...
За пять дней до памятного боя у вражеских амбразур в землянке заседало партийное бюро. В этот день Герасименко был принят в члены партии, а Черемнов и Красилов - в кандидаты. Зачитали простые, но написанные от всего сердца заявления.
"Я обязуюсь, - писал Герасименко, - выполнять все порученные мне партией задания и хочу пойти на любую операцию членом партии большевиков".
"Я хочу сражаться большевиком", - говорится в заявлении Красилова.
"Я буду с честью носить звание коммуниста. Изо всех сил буду стрелять в фашистов", - писал Черемнов.
Отныне бой с врагом стал для них не только воинским, но и партийным долгом.
А жизнь в землянке шла своим чередом. Конечно, много разговоров было о боевых делах. Но и немало - о жизни там, в Сибири, о семьях, о мечтах. Ничего не скрывали друг от друга три товарища, читая вслух каждую весточку из дома. Сохранились во взводе письма Симы, жены Герасименко. Приведу одно из них, сжимающее сердце болью:
"Я работаю на заводе, поступила чернорабочей, но работала всего шесть дней, потом начальник цеха перевел меня на станок. Ваня, я работаю на эвакуированном московском заводе, так что когда наши мужья снимут голову Гитлеру, мы поедем с тобой в Москву и будем жить в своей столице.
Когда мы встретимся, милок? Жду тебя. Только что уложила Вовку спать, он драчливый - весь в тебя. Напиши только, что ты жив, и мне больше ничего не надо. Мы очень с сыном рады, когда получаем известия, что наш папуля жив. Может быть, будет та минута, когда ты и я будем держать нашего родного сына в объятиях и любоваться жизнью. Мне всего двадцать лет, и ты еще молод свое возьмем..."
Что было на душе у сержанта - этого не расскажешь и не опишешь. Когда Герасименко зачитал своим товарищам в землянке письмо, воцарилась тишина. Он ее сам нарушил: