Год 1942
Шрифт:
В отличие от многих статей о доблести и мужестве, эта повествовала о тех, кто споткнулся, у кого боевая жизнь пошла вкось и вкривь.
Вот история, случившаяся с одним из младших командиров. При неудачном обращении с оружием он сам себя ранил. Храбрый, не раз проверенный в бою человек, соврал, что его ранила немецкая пуля. Другой случай - с лейтенантом. Он не был трусом и паникером, но во время бомбежки и артобстрела проявлял излишнюю нервозность, что вызывало насмешки окружающих. Это, понятно, не "работало" на его авторитет.
Рассказывая подобные случаи, комиссар дивизии размышляет об искусстве партийной и политической работы.
Военком догадывался, как был в действительности ранен младший командир. Он хорошо знал его и понял, что человек, не раз смотревший в глаза смерти, солгал, стыдясь своего нелепого ранения. Младший командир сам разберется в совершенном поступке. Так оно и случилось. Он сам пришел к комиссару и повинился. Его не стали наказывать за вранье, рассудили, что для этого человека достаточно осознания своей вины.
В истории с лейтенантом комиссар действовал по-иному. Нервы на войне укрепляют не бромом и не валерьяновыми каплями. Лейтенанта стали посылать на операции, где он мог рассчитывать только на собственные силы. В одной из операций он во главе с небольшой группой бойцов сумел удержать очень важную коммуникацию и окончательно восстановил веру в себя как командира.
Эти и другие примеры свидетельствовали, что арсенал партийной и политической работы с людьми на фронте неисчерпаем...
* * *
Только что вернулся с Западного фронта Петр Павленко. Зашел ко мне. В руках у него несколько листиков, плотно исписанных сверху донизу. Спросил его, о чем он написал.
– О ничейном поле. Ты знаешь, что такое ничейное поле? Что там бывает?
И вручил мне свои листики, на первом наверху название "Благородный подвиг".
Ничейное поле! Немало и я сам их за войну перевидал. По-разному их можно было назвать. И полем битвы. И полем тишины. И полем солдатской судьбы. И полем трагедий. На этом поле не ходили, а ползли. Оно просматривалось. Оно простреливалось. Ползли, чтобы вынести оттуда оставленное оружие. Это был подвиг. Ползли, чтобы вынести оставшихся на поле раненых. Это был еще больший подвиг.
А вот то, о чем с обжигающей силой рассказал Павленко. На этом поле погиб храбрейший из храбрых - командир полка полковник Комаров. Три бойца под густым минометным и пулеметным огнем врага, пренебрегая опасностью, отправились туда, чтобы вынести его тело и предать его земле с почестями.
"Окончатся сражения, и каждый могильный холм станет вехой героизма и самоотверженности. Историк отметит его как деталь сражения, географ - как часть ландшафта, поэт - как холм славы, и возникнет имя Комарова в памяти народной, чтобы вечно жить в ней. Слава осенит храбрецов, спасших от поругания прах доблестного командира".
Очень животрепещущую и благородную тему поставил Петр Андреевич.
* * *
В номере небольшая заметка Эренбурга с интригующим заголовком "Дело табак". Язвительная заметка. Вот она:
"На войне всякое случается: бывает, что есть табак, нет бумаги, бывает, есть бумага, нет табаку. Но немцы решили всех перехитрить: они курят бумагу и говорят, что это - табак.
Нашими бойцами захвачен следующий приказ командующего 17-й германской пехотной дивизией от 13 февраля 1942
"Трудность импорта табака вызвала необходимость применения в сигарах специально обработанной бумаги. При выдаче таких сигар в частях нужно указывать, что это не брак и что такие сигары не являются результатом саботажа. На основании произведенных опытов можно не опасаться вредного действия на здоровье курящих".
Конечно, немцы - специалисты на эрзацы. Они выдают опилки за мед, войлок на деревянной подошве за валенки и Геббельса за человека. Неудивительно, что они могут курить "специально обработанную бумагу" и думать, что курят табак.
Пусть курят. Бумага им ни к чему. Могут не печатать речей фюрера. Могут и не записывать, сколько свиней они украли. Обойдутся и без письменности. Но обидно, что такие обезьяны наводят в Европе "новый порядок"... Впрочем, скоро их "порядку" конец. Когда приходится уговаривать фрицев, что сигары из бумаги - не саботаж, но государственная мудрость - плохи дела. Даже, пожалуй, фриц, затянувшись, скажет: "Дело табак".
К этому я могу добавить, что эти немецкие сигареты я сам потом видел. Это было на 4-м Украинском фронте, где я служил под конец войны начальником политотдела 38-й армии. Зашел ко мне мой адъютант капитан Петров, показывает пачку трофейных сигар и говорит:
– Товарищ генерал, сейчас вы увидите один фокус...
Взял стакан, воду, раскрошил одну сигару и опустил ее в этот стакан. Вода окрасилась в какой-то коричневый цвет, в ней поплыли тонкие полоски бумаги. В эти минуты я и вспомнил фельетон "Дело табак"...
Совинформбюро опубликовало материалы "По поводу очередной брехни берлинского радио". К этой публикации мы имели прямое отношение. Третьего дня я был у А. С. Щербакова. После беседы по текущим делам он показал мне перехват берлинского радио о якобы крупных успехах гитлеровских войск в районе Старой Руссы. Согласно этому сообщению, не мы окружили немецкую группировку, а гитлеровцы окружили и уничтожили наши войска, в том числе и 7-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Александр Сергеевич и попросил меня поручить нашему корреспонденту по Северо-Западному фронту прислать материал для Информбюро: "Через нас он пойдет по всему свету".
Немедленно ушла телеграмма спецкору Ефиму Гехману, а через день мы уже получили статью командира 7-й гвардейской дивизии Ведина, которая сегодня опубликована в газете с комментариями Совинформбюро. Словом, корреспондент сработал оперативно и точно. Но это было связано с приключением.
В штабе 11-й армии спецкор выяснил, что 7-я дивизия находится в 100 километрах. Надежных дорог нет. Тогда Гехман решил полететь туда на самолете "У-2". Взлетели. Пилот взял курс на юг, чтобы обойти Старую Руссу. Казалось, опасное место уже позади, как вдруг откуда ни возьмись в небе показался "мессершмитт". Обнаружив наш самолет, он быстро догнал его и полоснул пулеметной очередью. Гехман заметил, что летчик как-то обмяк, спина его бессильно склонилась к борту, самолет начал терять высоту. Но, к счастью, земля уже близко. Вот лыжи скользнули по снегу, и машина уткнулась в сугроб. Видно, ремни были плохо пристегнуты, и спецкора выбросило метров на десять из самолета. Прибежавшие наши солдаты помогли вытащить летчика из кабины. Вскоре появились деревенские сани - в них уложили раненого летчика. Сдав его на попечение медиков, Гехман на санях отбыл в дивизию.