Год активного солнца
Шрифт:
Жарко.
Половина первого.
Птицы уже угомонились. Лишь шум Арагви приятно ласкает слух.
Эка сидит рядом со мной, положив голову на согнутые колени, и о чем-то думает.
Слева виднеется Ананурская крепость. Из утомительно однообразной зелени застывшего пейзажа резко выламываются ее белые стены.
Справа над нами нависает огромная скала. Зелень листвы еще не успела утерять упругость блеска. Прохлада ущелья недолго сохраняет молодость листвы.
Я взглянул на машину, и на душе у меня сделалось хорошо.
Только сейчас я осознаю, что за всю дорогу не вымолвил ни слова. То я прислушивался к ритмичному гудению мотора моего красного «жигуленка», то проверял на подъемах силу третьей и четвертой скоростей, то…
То — и в основном — думал о самоубийстве моего учителя.
Эка тоже ни разу не нарушила молчания, наверное, ждала, когда я начну разговор.
Что же все-таки случилось, отчего я вдруг онемел, почему сижу как воды в рот набрал?
А ведь еще недавно мы не давали друг другу рта раскрыть.
— Посмотри направо, вот так маки!
— Видишь фазана?
— Где он, где?
— Вот он, сидит на кустике слева, видишь?
— Не вижу.
— Да вот же он, взлетел, теперь видишь?
— Да, да, вижу, какой же он красивый!
— Ты любишь меня?
— Убери руку, не то мы сорвемся в пропасть!
Но Эка не обращает внимания на притворное возмущение и как ни в чем не бывало ерошит мои волосы.
Мне удивительно приятно прикосновение ее нежных пальцев, и я умолкаю.
Резкий поворот.
— Эка, держись!
— Нодар, останови, женщина с ребенком!
— Сколько раз я тебе говорил, не забивай себе голову всякой чушью. Пассажиры на дорогах никогда не переведутся. Слава богу транспорта хватает, и они как-нибудь доберутся и без нашей помощи. Я хочу быть с тобой, слышишь, только с тобой и ни с кем больше!
— Но, Нодар, ради ребенка.
Я торможу и задним ходом подъезжаю к женщине с ребенком. Я уже порядком успел от них отъехать.
Эка в знак признательности сжимает мою руку. Женщина в черном сначала посадила ребенка, а потом уселась сама.
— Вам куда? — спрашивает Эка.
— Нам во Мцхету. Мы возле Бебрис-цихе сойдем, если можно.
Полуобернувшись назад, Эка с нежностью смотрит на малыша.
— Как тебя звать? — спрашивает она маленького мальчугана.
Мальчик застеснялся и не говорит ни слова.
— Сосико, Иосиф его зовут. Ты чего это замолчал?
— Сколько ему лет?
— Скоро пять.
— Тебе неприятно быть со мной наедине, — говорю я Эке, когда мы остаемся вдвоем.
— Ничего не случилось, просто подвезли женщину с ребенком!
— Ну еще бы, землетрясения конечно же не случилось. Я в кои веки еле-еле вырываюсь из этого треклятого института, и все ради того, чтобы побыть с тобой. Я не испытываю никакого желания отдавать свое настроение на растерзание каким-то незнакомым пассажирам или даже друзьям и знакомым.
— Простите, если можете, уважаемый Нодар, сие больше не повторится! — говорит Эка таким тоном, что пирамида, возведенная в моем сердце злостью, моментально рушится и бесследно исчезает.
— Нодар, фазан!
— Какой тебе еще фазан, сойка это, вот кто!
— А вот и нет, настоящий фазан!
— Перестань так на меня смотреть, не то мы загремим с обрыва!
— Ну и что из того? Разве плохо погибнуть вместе!
Даже глупости, произнесенные любимой женщиной, доставляют удовольствие.
Дорога резко выпрямляется, словно у туго натянутого лука внезапно перерезали тетиву.
Впереди никого. Правой рукой я притягиваю к себе Эку и чмокаю ее в щеку.
Она не сопротивляется, но потом вдруг вскрикивает:
— Осторожно, Нодар!
Мы любили прогулки по Боржомскому ущелью, особенно осенью. Мы часами смотрели на склоны гор, пестреющие тысячью оттенков. Багряные и желтые зубчатые листья легко кружились в прозрачном воздухе и плавно пикировали на холодеющую землю.
— Эка, может, махнем на море? — спросил я однажды, когда Мцхета осталась позади.
— Ты с ума сошел!
— Почему же? — Я смотрю в машинное зеркальце. — Неужели я похож на сумасшедшего?
— Но что скажут дома?
— Пошлем телеграмму из Батуми. Впрочем, зачем ждать Батуми, можно и из Гори. Или позвоним, на худой конец.
— Нет, ты действительно сошел с ума!
— Если подумать, что мы потеряли в Батуми? Лучше махнуть в Кобулети. Там теперь никого не встретишь. Мы будем совершенно одни. Когда я с тобой, мне никого не хочется видеть.
Я лгал, хотя в эту минуту действительно так чувствовал. Вообще-то мне всегда доставляло удовольствие появляться на людях вместе с Экой. Мне нравилось, когда внезапно воцарялась тишина, а ребята, ошарашенные красотой Эки, вскакивали со своих мест и, поправляя галстуки, наперебой приглашали ее присесть.
Но теперь я не лгал. Теперь мне хотелось быть наедине с Экой. И чтобы ни одного знакомого лица.
Эка ничего не ответила, лишь улыбнулась уголками губ. Она все еще думала, что я шучу.
— Я не шучу, Эка.
— Брось говорить глупости!
— Нет, все-таки лучше поехать в Батуми, поживем в «Интуристе». В нем есть своя прелесть.
— Ты по-прежнему шутишь?
— Ну, так ты сейчас увидишь, как я шучу.
— Не мчись понапрасну. Я все равно не смогу с тобой поехать!
<