Год активного солнца
Шрифт:
Он беспокойно ворочается, ему неуютно в этой богатой, покойной, но чужой и холодной постели. Его утомили и возбудили обильные впечатления первого дня, проведенного в огромном и незнакомом городе.
Из соседней комнаты до него доносится шепот двоюродных братьев. Он зябко ежится, ему кажется, что они говорят о нем. Вспоминается ироническая улыбка, игравшая на их губах при его появлении.
На улице раздался треск мотоцикла. Он остановился возле ворот. Ворота, заскрипев, отворились, мотоцикл въехал во двор и затих. Потом послышался разговор, кто-то кого-то позвал, смех, резкий окрик. Полудремотное сознание не улавливает смысла слов. Смех, разговор, шорохи сплетаются и вновь расчленяются. Вокзал, Мтацминда, Тбилиси, распластавшийся внизу, словно невиданное, мычащее, многоногое, многоглавое чудище, укрытое слоистым
Пятнадцать минут двенадцатого. Через пять минут моя машина, стоящая во дворе, окажется под палящим солнцем.
— Дорогой Зураб! (Я с особым удовольствием произношу «дорогой».) Вы же прекрасно знаете, что я никогда не соглашусь стать директором Института физики элементарных частиц, если даже мне это предложат. Ведь вы знаете это, не так ли?
Зураб Гомартели не обращает никакого внимания на мое иронически-вежливое выканье.
— Знаю!
— Так вот, если знаешь, брось выламываться и скажи прямо, чего тебе надо!
Зураб растерялся; впрочем, вряд ли его состояние можно назвать растерянностью, он скорее похож на мышь, угодившую в ловушку и лихорадочно мечущуюся в поисках выхода. Он наконец понял, что карты его раскрыты и дипломатия потеряла всякий смысл. Плосколобый молодец явно стремился создать ситуацию, в которой бы я сам сказал ему: знаешь что, друг, давай-ка я предложу твою кандидатуру на место директора института. Но теперь он окончательно убедился, что от меня ему этого не дождаться.
— Да, ты прав. Я знал заранее — ты ни за что не согласишься стать директором. Но, ради бога, не считай мой поступок дипломатической уловкой. Должность эта по праву принадлежит тебе. Если ты дашь согласие, мы с радостью поддержим тебя и до последнего будем бороться за твое назначение. Но без ложной скромности скажу: после тебя директорский пост положен мне. Ты — талантливый ученый, отличный исследователь и экспериментатор. Обречь тебя на административную деятельность неумно, чтобы не сказать — преступно. Этим делом с успехом займусь я. Ты прекрасно знаешь, что это мне по плечу, да я и сам чувствую — мне за глаза хватит и ума, и энергии. Административная деятельность — моя стихия. Я буду руководителем, который до тонкостей разбирается во всех проблемах, стоящих перед институтом. Мне будут понятны все претензии и нужды научных сотрудников. Правда, мне трудно состязаться с тобой в эрудиции, в плодотворности научных исследований и постановке проблем, во мне не столь развита интуиция экспериментатора, однако и у меня есть свои сильные стороны, и я уверен, что в них мое преимущество. Я очень прошу тебя: не пойми меня превратно и не считай карьеристом. Я не карьерист, а человек дела. Я терпеть не могу нерешительности и непрофессионализма руководителя. Я всегда мечтал о настоящей профессиональной среде и работе без профанации. Я — сторонник рационализма и логичного развития научной деятельности. Я знаю цену времени, знаю, что это самый дорогой «товар» в жизни. Кто не знает цену времени, тот обрекает себя на прозябание.
Я буду всячески поддерживать тебя и всех других талантливых ученых, создам идеальные условия для научной работы. Не думай, пожалуйста, что я такой уж альтруист и стремлюсь только к вашему благу. Я буду руководителем, и одна веточка из вашего лаврового венка будет принадлежать и мне. Призываю тебя не считать наш разговор торговой сделкой. Я очень взволнован и говорю с тобой совершенно откровенно. Не обращай внимания на стиль и форму моего предложения. Я хочу, чтобы ты правильно меня понял, понял, что я хочу сказать, а не домысливал то, чего нет.
Я смотрю на часы. Десять минут первого. Солнце уже немилосердно раскалило капот моей машины.
Насколько благородной кажется мне моя машина по сравнению с Зурабом Гомартели! Добрая, тихая, настоящий друг, безмолвно подчиняющийся любому моему желанию. Теперь ее безжалостно налит солнце, а я вынужден слушать дурацкие тирады без пяти минут директора.
Я стою перед труднейшим выбором: либо плеснуть коньяк прямо в лицо этому деятелю, либо отвесить ему увесистую оплеуху, либо элементарно вышвырнуть его вон. Каждая из альтернатив соблазнительна.
Мысли мои вновь вертятся около машины. Солнце шаг за шагом, методично заливает ее лоснящееся желтое тело. Я встаю и шарю в карманах — ищу ключ от машины.
Претендент на директорское кресло явно изумлен моим индифферентизмом. Что скрывать, мне доставляет огромное удовольствие немножко позлить его. Что это? Садизм? Может, в каждом человеке таится садистское начало, пробуждающееся в соответствующих условиях. Если это действительно так, то сейчас оно проснулось во мне достаточно энергично. Вот так сразу и проснулось. И даже глаз не протерло со сна. О, я прекрасно знаю, какой огонь сжигает сердце Зураба Гомартели. Этот плосколобый субъект отлично понимает, что моя поддержка, парочка добрых слов в его адрес откроют ему дорогу в директорский кабинет. Понимает он и то, что, если я пойду против или просто отвернусь от него, не видать ему вожделенного кресла как собственных ушей. Лишь одного не понимает Зураб Гомартели — мне абсолютно безразлично, кто станет директором. Если подумать, лично для меня Зураб Гомартели — оптимальный вариант. Он отлично знает цену каждому сотруднику и не посмеет задирать нос. Его практической сметки и энергии хватит, чтобы создать нам все условия для работы. Естественно, что и сам он внакладе не останется… Я с плохо скрываемым раздражением смотрю на его неприятное лицо.
Почему запаздывает Эка?
Нет, все-таки лучше спуститься и переставить машину. Я перебираю пальцами ключи от машины. Их бренчание чертовски действует на нервы Зурабу Гомартели. Еще больше, наверное, бесит мое безразличие. Дай ему волю, он без сомнения всадит мне пулю промеж глаз. Однако насколько целеустремленным должен быть человек, чтобы совладать с такой ненавистью, чтобы усмирить клокочущую в теле злобу и как ни в чем не бывало с покорной мольбой в голосе разговаривать с тобой.
Старый президент пребывает в задумчивости.
Кто заменит академика Левана Гзиришвили?
В физике элементарных частиц не осталось ни одного признанного авторитета, ни одного человека, соответствующего должности директора и по научным заслугам, и по возрасту.
Молодые конечно же есть и талантливые и перспективные. Многие из них успели уже создать себе имя. У нескольких почти равные шансы на директорский пост. Но предпочтение все же отдают мне. Президенту так и было доложено: наиболее достойным кандидатом является Нодар Геловани. И добавили, что я наотрез отказываюсь от предложения.
Кандидатуры обсуждаются с разных сторон: сравниваются научные титулы и звания, на аптекарских весах взвешиваются регалии и заслуги. И круг претендентов неумолимо сужается. В конце концов остаются двое. И преимущество явно на стороне Зураба Гомартели. И парочка добрых слов, склонившая чашу весов в пользу Зураба, — результат его воистину завидной энергии и целеустремленности.
Меня поражает, а если быть точнее, тревожит энергия Зураба Гомартели. И вообще меня тревожат все энергичные люди. Я не в состоянии начинать и делать несколько дел одновременно. Даже переключение с одного на другое дается мне с немалым трудом. Более того, я теряюсь, впадаю в отчаяние, безнадежно раздваиваюсь.
Я человек настроения и часто оказываюсь жертвой эмоциональных стрессов. Достаточно мне узнать что-то неприятное — и дело тут же валится у меня из рук. Зураб Гомартели эмоционально выхолощен, но зато упорен и настойчив…
Старый президент погружен в раздумья.
«Зураб Гомартели?»
Бог весть, от какой мелочи, от какой безделицы зависит порой судьба человека. Только-только чаша весов склонилась в сторону Зураба Гомартели. Вопрос вот-вот должен решиться… Но… Один-единственный телефонный звонок может круто изменить все. По телефону можно услышать всякую всячину: и нечто важное, и сущий пустяк, а в итоге дело, которое, казалось бы, уже окончательно сладилось, вновь идет вкривь и вкось.