Год активного солнца
Шрифт:
Леван наугад вынул из шкафа томик, но так и не открыл. С блестящей поверхности стеклянной дверцы на него глядело чужое, незнакомое лицо.
Леван поставил книгу на место, подошел к зеркалу. Он изменился за последние годы, исхудал. Коротко подстриженные густые волосы подчеркивали правильные, строгие черты лица, придавали ему мужественность, а может быть, и грубоватость.
Левану вдруг вспомнились институтские времена. Он считался тогда хорошим футболистом. Потом вдруг бросил футбол и занялся плаванием. Тоже получалось
Однажды вечером, после плавания, он возвращался домой. Случайно заглянул в зал. В это время там шел спарринг-матч. В среднем весе выступал известный боксер, а противниками его были институтские ребята, боксеры тяжелого веса. Все они сопротивлялись опытному спортсмену не больше одного раунда.
В зале, прислонившись к стенке, Леван с любопытством наблюдал за боем. Знаменитость лихо била всех своих противников.
Леван дождался конца тренировки и, когда все разошлись, подошел к тренеру. Тот был одет в синие брюки, кеды и свитер с яркими иероглифами на груди, во рту он держал свисток.
— Можно? Мне поговорить с вами надо, — обратился к нему Леван и смело поглядел в глаза.
— Слушаю тебя, — сказал тренер, оглядев Левана с головы до ног. На лице его отразилось удовольствие. Юноша явно ему понравился. И, не дождавшись ответа Левана, он сказал: — Ну-ка, покажи руку!
Леван протянул руку.
— Держи свободно! — Тренер так начал подбрасывать его руку, как будто взвешивал ее. — Сколько тебе лет?
— Двадцать.
— Сюда ходишь плавать?
— Да, плаваю.
— Хм, дорогой мой! Какой может быть пловец из такого верзилы, с таким весом, как ты? Приходи завтра в четыре, запишу в секцию.
— Я не хочу в секцию. Тренируйте меня отдельно.
Тренер с удивлением посмотрел на нахального парня: уж не сошел ли он с ума?
— А кто же будет мне платить за тренировку?
— Пусть это вас не беспокоит.
Удивленный тренер промолчал и снова осмотрел Левана с ног до головы.
— Ладно, приходи завтра к концу тренировки.
Со следующего дня Леван начал занятия. Тренер был не из лучших, но его опыта для начинающего боксера хватало с лихвой.
— Знай, что бокс — это не футбол и не балет! Тебя ударил противник. Ничего, терпи. Второй раз ударил. Так? Тоже терпи. Ударил в третий раз, свернул скулу. Так? Терпи. Зато конец боя твой!
Леван очень нравился тренеру.
— Если левую руку ты поставишь хорошо, то за год я сделаю из тебя чемпиона Грузии. Видишь, у тебя длинные руки и быстрая реакция. Противника не подпускай близко, работай издалека. А все-таки, почему ты не хочешь заниматься всерьез боксом? Через три года вся страна заговорила бы о тебе.
— Эх, мой дорогой Серго, у меня совсем другие планы, — улыбаясь,
— Тебе виднее, дело твое. Но я от души советую.
Прошло уже четыре года, как Леван не надевал боксерских перчаток. Сейчас, перед зеркалом, он принял позу боксера. Левой рукой сделал сильный выпад, а правой длинный удар. Потом еще раз осмотрел себя в зеркале и вдруг выскочил в прихожую, только сейчас вспомнив о своей сумке.
Занес сумку в комнату, разгрузил. Сорочки сильно помялись. Да это не беда, только бы утюг разыскать. Но утюга нигде не оказалось.
«Что же делать? — подумал Леван, глядя на сорочки. — Возьму, пожалуй, у Симона! Нет, это длинная история, придется слушать его болтовню». Но другого выхода не было. Махнув рукой, он отправился к Симону Канчавели.
Симон Канчавели жил в квартире напротив. Был он актером филармонии. Рекомендовался гордо: «лирический тенор». Лет ему было, наверное, около сорока пяти. Жил один — ни жены, ни детей. Несколько раз он брал домработниц, но ни с одной ужиться не мог, и каждый раз дело кончалось скандалом.
Он и белье стирал сам, и убирал сам, и на рынок ходил сам. Ходил и каждый раз жаловался, что картошка и помидоры дорожают.
А когда Симон затевал генеральную уборку, все в доме знали — тенор собирается на гастроли. Его гастрольная география ограничивалась Грузией. Уезжал он ненадолго, а возвращался, груженный сулгуни и живой птицей.
Сколько Леван знал Симона, столько помнил и его неизменный потертый костюм, лоснившийся от тщательной утюжки. Кстати, пиджак Симон никогда не снимал, даже если весь город изнывал от жары. И всегда носил белую сорочку и галстук-бабочку — черную В белый горошек.
Репертуар Симона соседи выучили наизусть. Да это было и нетрудно! Обычно в концертах он исполнял два романса: «Когда я на тебя гляжу…» и «Ты — тростник». А по утрам, закончив уборку, Симон усаживался за рояль и заводил свои бесконечные «о-о-о», «а-а-а»…
Леван вышел на площадку, нажал кнопку звонка у соседской двери и тотчас услышал шаги. «Значит, он дома», — подумал Леван и приготовился к встрече. Дверь открылась, и Хидашели удивленно раскрыл рот. Перед ним стояла красивая женщина с яркими, крашеными волосами. На вид ей было не более тридцати.
— Простите… — растерялся Леван. Потом посмотрел на табличку у звонка. Уж не ошибся ли?
— Вы не ошиблись, — кокетливо проговорила женщина. — Симон живет здесь, а я его жена.
«Жена?» — чуть было не вскрикнул Леван, но вовремя сдержался. Он еще раз внимательно оглядел женщину. На ней было платье с глубоким вырезом. Леван заметил и красивые, наверное, крашеные волосы, и нижнюю слишком полную губу, которая придавала ее лицу несколько капризное и вместе с тем детски-наивное выражение. Но из-под густо накрашенных ресниц смотрели глаза опытной, уставшей женщины.