Год беспощадного солнца
Шрифт:
История с Клаудиусом Нарциссом получила особую огласку, ибо случаем этим заинтересовались не только ученые, но и телевидение и газеты. У Нарцисса была долгая тяжба с братьями по поводу земельных участков. Весной 1962 года он неожиданно заболел, был помещен в больницу в Порт-о-Пренсе, где вскоре скончался, факт смерти был констатирован двумя ведущими медиками больницы, один из которых был американский врач. Оплаканный родными, он был похоронен. Когда же сознание вернулось к нему, оказалось, что он находится на какой-то отдаленной ферме. Там он работал на полях от зари до зари с доброй сотней таких же, как он. Очевидно, время от времени им подмешивали в пищу какое-то одуряющее снадобье, туманившее память. Когда однажды почему-то это не было сделано, зомби разбежались и разбрелись по острову. Подозревая, что причиной того, что было сделано с ним, был его брат, Нарцисс не стал возвращаться в свою деревню. Однако кто-то опознал зомби и сообщил родным. Делом заинтересовались власти. Нарцисс был доставлен в семью, где не был со дня своих похорон, – 18 лет! Близкие признали его, но отказались принять. В ожидании, пока ему будет найден какой-то приют, Нарцисс был помещен в госпиталь. Фотография, где он был снят сидящим на собственном надгробии, обошла многие газеты мира.
По наблюдениям исследователя, проведшего на Гаити несколько лет, для зомби выбирают наиболее сильных физически, чтобы потом, вернув к жизни, использовать их как рабов на плантациях сахарного тростника. Страх перед превращением в зомби у людей настолько велик, что похоронный ритуал на Гаити включает ряд действий, цель которых – помешать похитить умершего, чтобы потом вернуть его к жизни.
Как сказано, практика превращения человека в зомби была вывезена
«Человек лежал на земле, не проявляя никаких признаков жизни. Я заметил, что одно ухо у него было наполовину отрублено, но это была старая рана; больше никаких следов насилия не было видно. Вокруг него стояла группа негров, одни были совершенно голыми, на других были надеты длинные неподпоясанные рубахи. Среди них было несколько жрецов, которых можно было отличить по пучку волос на бритой голове. Слышался равномерный шум голосов: шла подготовка к церемонии.
Всем распоряжался старик в старом, вылинявшем армейском френче, свисавшем до колен. Он покрикивал на остальных, размахивая руками. На его запястье был браслет из слоновой кости. Старик, очевидно, был главным жрецом, и ему предстояло изгонять злых духов.
– Я белый доктор, – сказал я. – Я хотел бы осмотреть человека и убедиться, что он действительно мертв.
Быстрым движением я поднял лежащему веки, чтобы проверить зрачковую реакцию. Реакции не было, не было и признаком биения сердца.
Через некоторое время «мертвый» неожиданно повел рукой по груди и попытался повернуться. Барабаны били сильнее. Лежащий повернулся, поджал под себя ноги и медленно встал на четвереньки. Его глаза, которые несколько минут назад не реагировали на свет, теперь были широко раскрыты и смотрели на нас»… Так-то.
Мышкин снисходительно усмехнулся.
– Подобных историй море. Жизни не хватит прочесть. Для меня сейчас главное, что и курареподобные препараты и тетродотоксин в военной и в бандитской практике в России чаще всего используются только для имитации смерти.
– Вы не упомянули еще одну важнейшую область применения зомби-препаратов – рабовладение в современной демократической России, в частности, на Северном Кавказе. Но и в так называемых других субъектах Российской федерации рабство тоже имеет место быть… – возразил Туманов. – Возьмем Северный Кавказ. Считается, и всегда считалось, что нормальный чеченец непременно должен иметь русского раба. А лучше десять и больше. И это вопрос не столько экономики, сколько престижа. Так бы выразиться, комильфо . Вот джентльменский набор для молодого чеченца, если он хочет, чтоб соплеменники его не презирали: оружие, рэкетирские или просто награбленные деньги и непременно русские рабы. Тут без зомбирования никак. Тысяча или полторы тысячи обычных русских рабов не создадут проблем для свободной республики Ичкерия. А вот полмиллиона людей, не потерявших разум и память, спрятать от внешнего мира невозможно.
– Полмиллиона русских рабов в Чечне? – воскликнул потрясенный Мышкин. – В двадцать первом веке?! Немыслимо! А права человека? ООН? Европарламент? «Международная амнистия»? «Мемориал»? Где Лукин, специальный чиновник по правам человека при президенте России? Да просто где министерство внутренних дел? Где ОМОН?
Туманов грустно вздохнул:
– Все эти ПАСЕ и ООН, дорогой Дмитрий Евграфович, рассчитаны только на тех, кто ненавидит Россию, как ненавидел раньше СССР. Что касается министров и президентов России, то не мне вам сообщать: нынешней власти на своих граждан сугубо наплевать. У нее совершенно другие задачи. Вернее, одна, зато большая: наглое, просто безумное воровство, помноженное на истребление собственного населения. За всю ее тысячелетнюю историю России такого гнусного правительства еще не было. Так что нам, можно смело сказать, повезло.
– Чем?
– На наших глазах такие события, такие катаклизмы… Помните у Тютчева? «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
Мышкин протестующе поднял ладонь.
– Нет, – сказал он. – Я не могу этому радоваться. Мне не хватает хорошей, полезной для здоровья, порции цинизма. И я не в состоянии поверить… про рабов.
– Дело ваше, – пожал плечами Туманов. – Я вам рассказал только о том, что видел собственными глазами… Еще один вопрос: как вы определили, что в джипе были убийцы? По каким признакам? Это профессиональный интерес, – пояснил он.
– То, что они убийцы, я никак не определял. А почему решил, что от них надо подальше? – задумался Мышкин. – Было еще какое-то словечко… какая-то фраза. Вот, вспомнил: они сказали, что их за мной прислали «хорошие люди». Дело в том, что хорошие люди звонят заранее и спрашивают, могу ли я к ним приехать. Или они ко мне. По-другому не бывает. Следовательно, их прислали нехорошие люди.
Туманов кивнул.
– Похоже, вас голыми руками взять непросто. Это мне нравится. Значит, я не ошибся, обратившись к вам, Дмитрий Евграфович.
– Итак… – сказал Мышкин.
– Итак, предварительные выводы, – продолжил Туманов. – В городе вам лучше не показываться, по крайней мере, пока мы с вами что-нибудь придумаем.
– У меня отпуск за свой счет. Десять дней.
– Они нам с вами очень нужны.
– Запрусь на даче.
– Только не на своей! – предостерег Туманов. – И к вашему другу художнику тоже не ходите.
– И про него знаете? – удивился Мышкин.
– И про него немножко, – кивнул Туманов. – Вас будут искать по известным адресам. То, что вы сейчас здесь, не знает пока никто из посторонних. Да вот беда: мне надо ненадолго отлучиться из России, поэтому прошу дождаться моего приезда здесь, на этой даче. Я с Марией Александровной уже переговорил.
– И каждый день ездить на работу? Утомительно все-таки… Даже если машиной…
– Вас будет везде сопровождать наш сотрудник – до моего приезда. И прошу не пользоваться своей трубкой. Сергей вам даст другую. У него их много. И все защищены.
– Что ж… – решительно перевел дух Мышкин. – Так и быть. Послушайте, Туманов, можно я уже сегодня у вас переночую? Никаких сил возвращаться.
– Милости прошу. Только обяжете меня.28. Сообщница Ольга
Когда въехали в город, Мышкин сказал:
– Мне нужно в клинику.
– Надолго?
– Часа на два. Не возражаете?
Сергей подумал.
– Лично мне возразить нечем. На два часа, на три. Проблема в том, что я не должен оставлять вас одного.
– И в туалете? – криво усмехнулся Мышкин.
– И туалете, – невозмутимо подтвердил Сергей.
– Тогда пойдемте вместе. Вы можете подождать в моем кабинете. Может, мне и не два часа понадобится, а меньше.
Они въехали на Тучков мост, забитый автомобилями. БМВ пополз со скоростью черепахи – его обгоняли пешеходы.
– Думаю, что мне не следует светиться рядом с вами. Пока никто не знает, что вы не один, а со мной, преимущество на нашей стороне. Сделаем так: вы выйдете метров за тридцать от больницы, я сделаю круг по острову и припаркуюсь у приемного покоя. Будто жду на выписке кого-то. Только одна просьба: если вдруг что-то вокруг покажется вам необычным или тревожным, немедленно дайте мне знать.
– Как?
– Вот вам мобильник. Нажать на цифру семь, и я приму сигнал.
Ему повезло: Ольга в приемной была одна. Мышкин приложил палец к губам и вопросительно кивнул на дверь Демидова.
– Нет, – сказала она. – С утра.
– Ты однажды меня уже спасла, – тихо сказал Мышкин. – Выяснилось, что это была только часть спасения. Тридцать процентов.
– Нужны еще семьдесят? – чуть порозовела девушка.
– Еще семьдесят.
– Это опасно? – улыбнулась она.
– Как сказать. Думаю, тебе особенно не стоит бо…
– Я не про себя спрашиваю, – перебила Ольга. – Про себя мне и так известно: вы не станете заталкивать меня в мышеловку.
– Почему ты так решила? – удивился Мышкин.
– И решать нечего. Так знаю. А вот для вас? Опасно?
– На этом этапе еще не очень. То, что я прошу, вообще говоря, мелочь. Но от нее многое зависит. В том числе, человеческая жизнь. И не одна. Сотни, даже тысячи.
– И ваша?
– И моя тоже.
– Что я должна сделать?
Она внимательно выслушала и задала только один вопрос:
– Когда?
Он глянул на часы.
– Минут через десять.Дверь в аптеку была из броневой стали, с сейфовыми замками. На косяке – глазок видеокамеры, рядом с ним табличка «А.Н. Шеншина, заведующая», под ней записка маркером: «Любая выдача – только с санкции главврача».
Мышкин ни разу не был в аптеке. Он нажал на белую выпуклую кнопку звонка. Дверь немедленно распахнулась, будто Шеншина только и ждала его.
– Прошу, Дмитрий Евграфович! – громко сказал динамик приветливым женским голосом. – Я вас вижу на мониторе. Не стесняйтесь.
Тяжелая дверь мягко закрылась за ним, он оказался в тамбуре. Отворилась вторая – тоже сейфовая с тонну весом и, пропустив его, снова закрылась.
– Здравствуйте, Александра Николаевна.
– Рада вас видеть, – сказала Шеншина. – Хоть и не могу догадаться, зачем вам понадобилась.
Шеншиной на вид было лет пятьдесят. Еще три года назад у нее были роскошные, червонного золота волосы, которые она заплетала в косу и, по давней моде советских женщин, укладывала на голове золотой короной. Болтали, будто к ней из Киева специально приезжала Юлия Тимошенко узнать, как это делается: вороватая богачка, чтоб не сесть за решетку, рвалась сначала в премьер-министры, потом в президенты Малороссии. Корона – знак коллективному бессознательному, кому должна принадлежать власть. «Вранье, конечно, – считал Мышкин. – Другое дело, любая женщина с такой короной выглядит королевой».
Теперь косы у Шеншиной нет, а золото превратилось в тусклое серебро. Три года назад она овдовела. У мужа случился обширный инфаркт, осложнившийся уже через два часа отеком легких. В реанимацию больницы, дежурившей в городе по скорой помощи, он попал только к вечеру.
В приемном покое Шеншину сразу предупредили: противоотечные препараты, по приказу министра здравоохранения Голиковой, теперь не входят в перечень бесплатных жизненно важных лекарственных средств. Надо платить. И желательно поспешить: пациент может задохнуться в любую минуту.
– Будем лечить? – спросил ее дежурный врач. – Или так пусть помрет?
Черный юмор до Шеншиной не дошел. Пока ездила за деньгами, оформляла платеж, муж скончался. Но даже фармацевт Шеншина знала, что его можно было спасти и поддерживать какое-то время без дорогого препарата. Способ простой, доступный, когда-то известный любому советскому фельдшеру: сто граммов чистого медицинского спирта в вену одномоментно. Спирт испаряет пену с поверхности легких, дыхание восстанавливается – пусть на несколько часов, до более серьезного вмешательства, но все-таки пациент получает шанс на спасение.
Прокуратура долго тянула, но, в конце концов, под напором Шеншиной сдалась: возбудили против больницы уголовное дело сразу по трем статьям. Это стоило вдове полутора лет жизни и седых волос. Никто не сомневался, даже подсудимые врачи, что приговор будет обвинительным. Однако за две недели до судебного заседания в клинике почему-то пошел слух, что на днях в аптеку придет новая заведующая. А за неделю с Шеншиной приватно беседовал начмед Крачков. О чем они говорили, так никто и не узнал. Узнали, что уже на другой день после беседы Шеншина забрала из прокуратуры свое заявление и оставила новое, в котором отказалась от всех претензий. Новая заведующая аптекой не появилась.Рабочий стол Шеншиной был отделен от посетителей барьером. За ее спиной, уже в другом помещении, по стенам, как в коммерческом банке, металлические ячейки, где хранились лекарства. Каждый препарат – под своим кодовым замком.
– Я вся – внимание, – любезно улыбнулась Шеншина.
– Смешное дело, Александра Николаевна, – начал Мышкин, словно просил прощения. – Стыдно даже говорить.
– Не стыдитесь. Все останется между нами, – пообещала Шеншина.
– Я всегда знал, Александра Николаевна, что можно рассчитывать на ваше понимание и доброе отношение. Накануне я пережил несколько позорных минут на утреннем сборище. Говорили о новом поколении цитоплазмида, больше известного как «индекс-м». Работа с ним идет вовсю, в частности, у Сукина. А я… – нет, не могу… Вы меня, правда, не выдадите?
Шеншина ждала. Она никогда не повторяла свои обещания дважды.
– Да… А я, понимаете, только щеки надуваю на конференции. До сих пор толком ничего не знаю о клинике пресловутого индекса, будь он неладен! Так, на уровне коридорных разговоров. А ведь индекс уже определяется на вскрытиях. Честно говоря, раньше хотел взяться за него, но кто-то, не помню, кто – из начальства, кажется, сказал мне, что этого индекса у вас нет. Но, тем не менее, препарат назначают чуть ли не ежедневно. Тот же Сукин. Значит, он есть у вас? Или вы ждете новую поставку? Если ждете, то когда зайти к вам?
Шеншина недоуменно плечами.
– Не знаю, кто из начальников сказал вам такую чепуху. Месяца полтора назад получили большую партию, а запросов за все время было всего десятка два.
– Уф, гора с плеч! – обрадовался Мышкин. – А скажите, пожалуйста, Александра Николаевна, сопроводительные документы приложены? Сертификат, описание, фармакологические свойства, инструкция по применению, противопоказания?
– Разумеется. Без документов я не приму даже упаковку аспирина. Тем более цитоплазмид «индекс-м».
– Вы разрешите взглянуть?
– Боюсь, ничем помочь не могу, дорогой мой, – сочувственно сказала Шеншина. – Это не обычный препарат, совершенно новый, он входит в категорию лекарственных средств строжайшей отчетности. Даже не в группу «А» – наркотики, а новую, недавно введенную в оборот Всемирной организацией здравоохранения и подтвержденную Еврофондом – в группу «Икс». Требования контроля за хранением и расходованием особо жесткие. При всем уважении к вам, вынуждена отказать. Нужна санкция главврача или начмеда. Но боюсь, вы ее не получите. Извините.
– Нет-нет, Александра Николаевна! – панически заторопился Мышкин. – Мне не препарат нужен! Зачем он мне? Только описание, формула, как работает, противопоказания…
– Ну, это проще, – успокоилась Шеншина. – Каждая упаковка имеет описание. Целую тетрадку. Только, кажется, на французском языке. Русского и английского точно нет.
– Мне и французский сойдет.
– Но, Дмитрий Евграфович, на руки выдать описание не могу. Если хотите, читайте здесь. Формально и сигнатура под грифом. Поймите меня правильно.
– Здесь хочу читать! Только здесь, рядом с вами! – горячо воскликнул Мышкин.
– Минутку.
Она принесла банка небольшую картонную коробку с надписью на французском: «Europeen fundation anticancer Index-m. Genf». Вскрыла и протянула Мышкину солидную брошюру.
– Можете работать за тем столом, в углу.
– Огромное спасибо! Я быстренько. Молниеносно, – пообещал Мышкин. – Делать записи можно?
Шеншина поколебалась.
– Делайте. Только никто не должен знать. Иначе меня уволят. За преднамеренное нарушение должностной инструкции.
– Боже упаси! – воскликнул Мышкин. – Пусть меня пытают, поджаривают, как индюка, на вертеле – буду молчать! Могила. Честное слово.
– Надеюсь, до вертела не дойдет… – усмехнулась заведующая.
Он открыл сигнатуру. Беглого просмотра по диагонали хватило, чтобы понять: ничего нового для него нет. Разве что упоминание, что индекс-м есть синоним известного цитоплазмида.
– Интересно, интересно, – озабоченно приговаривал Мышкин – тихо, но чтобы Шеншина слышала. – Даже не подозревал,… Кто бы мог подумать? А формула-то!.. Красота. Фармацевты Фонда зря хлеб не едят и мыла не хавают…
Раздался звонок в дверь. На мониторе появилась Ольга. Шеншина неодобрительно покачала головой.
– Между прочим, Александра Николаевна, эта девушка – новый секретарь-референт главного врача, – таинственным шепотом сообщил Мышкин. – С ней поосторожнее на всякий случай. Девушка она, говорят, умненькая, старательная и дисциплинированная. Но вдруг она не только секретарша, но и личная шпионка Демидова? Скорей всего, так и есть.
– Надеюсь, нам она не навредит, – улыбнулась Шеншина. – Это моя племянница.
– Неужели? – изумился Мышкин. – Тогда поздравляю вас. Говорят, умненькая, старательная. И дисциплина…
– Сейчас она у меня получит дисциплину на полную катушку! – с угрозой пообещала Шеншина и сказала в микрофон:
– Входи, Ольга.
– Здравствуйте, Дмитрий Евграфович, – сказала Ольга.
– Мы с вами уже виделись, – проворчал он. – Утром. Я заходил к вам.
– Да, в самом деле… Извините.
– Оля! – строго начала Шеншина. – Я тебя о чем предупреждала? Здесь не дискотека, а клиника. Учреждение с особым дисциплинарным режимом. Как ты могла уйти с рабочего места? Смерти моей хочешь? Я же за тебя головой ручалась главврачу!
– Ой, тетечка Шурочка! – затараторила Ольга. – Не волнуйтесь, у меня перерыв, и Сергей Сергеевич лично разрешил отлучиться на полчаса.
– Что тебе? Только быстро!
Ольга зашептала что-то, указав взглядом на Мышкина.
– Подойди ближе!
Ольга прошла за барьер и снова зашептала.
– Только и всего? – удивилась Шеншина. – Подожди.
Она снова прошла в банк, принесла свою сумочку, достала из нее кошелек.
– Триста хватит?
– Даже много! Я, тетечка, с зарплаты сразу отдам.
– Надеюсь, – проворчала Шеншина.
Тут подал голос Мышкин:
– Александра Николаевна, можно вас на секунду? – и, когда она подошла, сказал вполголоса. – Огромное вам спасибо. Теперь все. Надеюсь и вы про мой ликбез никому.
– Можете быть спокойны, – ответила Шеншина. – Даю слово. И всегда вам рада.
Ольга догнала его в коридоре, поравнялась и, не сбавляя шаг, незаметно вложила в ладонь Мышкину коричневую ампулу.