Год без мужчин. Чему я научилась без свиданий и отношений
Шрифт:
Колыбельные любовного аддикта
Ложась спать, чтобы стереть эти эпизоды из памяти, я сочиняю колыбельные любовного наркомана. Они собраны из вещей, что я видела в кино, наподобие [вставить мужчину месяца], который ввязывается в автомобильную погоню, чтобы остановить меня, когда я ухожу, или ныряющий в пенящийся поток, чтобы спасти мое любимое ожерелье. Я лежу с покалывающим предвкушением, мечтая о будущей свадьбе, подобно начинающему космонавту, который представляет себя первым человеком, ступившим на Марс.
Я слушаю The Corrs «What Can I Do», Extreme «More than Words», Big Mountain
Моей первой настоящей зависимостью был Дэниел, о котором мы уже говорили: тот, из-за кого я постоянно обновляла почту. Я встречалась с ним, когда мне было двадцать два, и записала каждую деталь наших свиданий – дюжины или около того.
Я перечитывала дневники свиданий раз за разом, в которые каждый его комплимент записывала так же старательно, как бухгалтер прибыли. Но его признания в любви во время секса, возможно случайные, пугали меня. Правда состояла в том, что я его не любила, а любила лишь думать о нем.
Мой отец сказал, что у меня на руках появились «крылья жира», когда мне было двадцать два. Я запаниковала и записалась в спортзал. (Следующие пять лет я провела, думая, что у меня жирные руки, тогда как на самом деле они были нормальные.) Если у меня выскакивал прыщ, он восклицал: «Что ЭТО?!!», указывая на взволновавшую его деталь так, словно я вытатуировала на лице паука. Думаю, он просто пытался мне помочь. Становясь непривлекательной, я подводила его.
Я думала, что женская красота подобна цветку, который цветет короткое время, потом вянет и опадает, медленно теряя цвет. Меня пугала эта перспектива даже в двадцать с небольшим. Если кто-то критиковал мою внешность, я воспринимала это как пугающий знак, что моя старость началась. А теперь кем я стану?
Моя алкогольная и любовная зависимости поддерживали друг друга, как подвыпившие люди, уходящие с вечеринки. Пьянство позволяло мне обзаводиться бойфрендом, а когда отношения заканчивались, оно было тут как тут, чтобы поддержать меня или катапультировать на поиски нового приключения.
Когда бойфренд уходил от меня, я рыдала и напивалась до беспамятства, слушая на повторе Foo Fighters «Best of You» или Radiohead «Creep». Когда я сама рвала с ним, то, выходя из игры, надиралась в стельку и отправлялась искать нового мужика.
Девочка, которая оплакивала того самого
Множество мужчин становились источником энергии для моей самооценки. К тому времени я работала автором в журнале Cosmopolitan и уходила с работы четыре или пять раз в неделю, чтобы залить глаза и покрутить хвостом.
Моя работа дарила мне задания наподобие «найти тридцать пять мужчин и убедить их позировать нагишом в благотворительных целях». В основном – оправдание для того, чтобы поболтать со случайными мужчинами в рабочее время и получить за это хоть какие копейки. Я находила всех тридцать пять за неделю, и коллеги бешено рукоплескали мне. С некоторыми из них я ходила на свидания после съемок.
Правда состояла в том, что я его не любила, а любила лишь думать о нем.
Я приводила домой кавалера за кавалером, словно гордая кошка с мышью в зубах, так часто, что моя семья перестала запоминать их имена и называла «какеготам», «тотмужик» и «новый парень Кэт». Я смеялась, когда знакомые называли меня «Пожирательницей мужчин», и пожимала плечами, когда они удивлялись: «Еще один, так быстро?» Они качали головой, не веря, когда я говорила, что этот – особенный. Я стала девочкой, которая оплакивает Того Единственного.
Раз за разом мои друзья отпускали замечания, что мои отношения становились «близкими» слишком быстро. И это действительно так. Мы придумывали имена нашим детям через пару месяцев – а иногда даже недель. Я думала, что это потому, что мы в романтическом водовороте, но на самом деле это была смесь «Просто добавь людей» – быстрорастворимые отношения.
Мужчины – это в первую очередь потенциальные женихи, личности – во вторую. Если они были женаты, я просто переставала с ними разговаривать. Они становились неподходящими. Вечеринки по поводу дней рождения – это не возможность поздравить друзей, а шанс встретить уйму потенциальных женихов. Я смотрю на тех, кто разглядывает меня в электричке, а не на золотые поля, проносящиеся мимо.
Я искусно раздуваю катастрофы, так, что один из парней начинает называть это «Катастрофизация». Если бойфренд не отвечает на звонок один вечер, он определенно замутил тройничок. Если он хочет «поговорить», то наверняка собирается расстаться. У меня был талант возводить огромные ледовые дворцы из нежнейших снежинок.
Я убеждена, что любая другая женщина в жизни моего кавалера представляет угрозу, поэтому расспрашиваю их о бывших, убежденная, что, собрав достаточно данных о плюсах и минусах его отношений, смогу выиграть партию. Бдительно высматривая соперниц, я сканирую любое новое окружение на предмет более привлекательных женщин. Если ловлю брошенный украдкой взгляд бойфренда на другую девушку, то чувствую ранящий укол боли.
Баба-разрушитель
В двадцать семь лет я встречаю Себа и страстно влюбляюсь, к счастью, взаимно. Наконец-то я нахожу отношения, в которых мы оба одинаково заинтересованы.
Моя главная цель – сохранение этих отношений. Однако я влетаю в стену, словно пилот-камикадзе. Как подросток, ломающий модель самолета, потому что она «не идеальна», я рушу все на регулярной основе.
Втаптываю нашу связь в землю, восстанавливаю ее, разрушаю, бережно реконструирую, громлю в пух и прах, собираю по частям, а потом удивляюсь, почему она кривобока, хрупка и похожа на чертово бельмо на глазу.
Моя немедленная реакция после расставания с парнем – развернуться и быстро найти нового, как будто я только что потеряла работу и должна срочно найти источник дохода.
Когда наши отношения приводят к яростному разрыву, а затем он просит несколько дней, чтобы обдумать расставание и возможное примирение, я отказываюсь это сделать. Он блокирует мои звонки, так как ему нужно немного подумать, но я пользуюсь таксофоном на улице и постоянно звоню, обманывая незнакомым номером. Я не могу позволить, чтобы к нему нельзя было достучаться в любое время. Потому что он – мое все. И так ведь и должно быть, правда?