Год бродячей собаки
Шрифт:
— Что ж, рабочая группа, так рабочая группа — на этом и порешим!
Черный кардинал качнулся в своем кресле, намереваясь подняться на ноги, но Куркис его остановил. По-видимому, волнение ответственного секретаря комиссии к этому моменту достигло апогея. Он был бледен, как полотно, тяжело дышал и едва мог говорить.
— Осмелюсь напомнить, — произнес Куркис, с трудом двигая одеревеневшими губами, — в повестке дня значится еще один вопрос: разное.
— А мы чем тут занимались? — Черный кардинал изобразил на своем птичьем лице удивление. — Разве вся та жвачка, которую мы здесь несколько часов жевали, не есть
— Да, да, конечно! — поспешил согласиться секретарь комиссии. — В таком случае, оставшийся вопрос — самое разное. И, по-видимому, весьма срочное! Там, на Земле, один человек находится между жизнью и смертью…
— Что же в этом важного, а тем более срочного? — недовольно надул полные губы Транквиил. Желание максимально быстро завершить сессию было единственным вопросом, по которому Большая согласительная комиссия действительно достигала согласия. — Они все там внизу мельтешат между жизнью и смертью. В этой, как ее?.. В России, к примеру, каждый год мрет по миллиону, и никто не считает это важным…
— Но этот человек, — не сдавался Куркис, — совсем особый случай!
— Что ж, — вздохнул Нергаль, отваливаясь на спинку кресла, — расскажите нам, что в нем такого особенного.
Ответственный секретарь облизал пересохшие от волнения губы. Он чувствовал, что именно сейчас наступает тот критический момент, когда решится его собственная судьба.
— Дело в том… — Куркис собрал волю в кулак и продолжал: — Дело в том, что этот человек так и не выбрал путь, по которому пойдет в послесмертии: к Добру или ко Злу. Он — древняя душа, но за множество приходов на Землю так и не определился…
— Что, вечный жид, что ли? — подхихикнул кто-то из делегации светлых сил, но Транквиил слабым взмахом руки установил тишину.
— А может быть, это как раз тот самый случай, который нам и нужен? — вскинул брови Нергаль. — Вы ведь, Куркис, потому и попали на должность, что все свои жизни метались между светом и тьмой. Может быть, настало время вас заменить?
Черный кардинал скривил тонкие губы в подобии улыбки. Не оставалось сомнений: он прекрасно знал, что теперь происходило в душе несчастного Куркиса.
— Как говаривал мой старый усатый друг: кадры решают все, самих их надо только почаще ставить к стенке!
— Но… но именно на него, на этого человека, показывает маятник всемирного времени! — пролепетал Куркис свой последний аргумент.
— Да?.. Это меняет дело!.. — нахмурился Нергаль. Лицо его своим выражением напомнило удивленную птицу. Близко посаженными к крючковатому носу глазами начальник службы тайных операций с любопытством рассматривал секретаря комиссии.
И действительно, это в корне меняло дело! В том лучшем из миров, куда волею Создателя был брошен размножаться человек, все изначально строилось на неопределенности. Для того, чтобы люди с первого дня не потеряли интереса к жизни, им при рождении стирали воспоминания о предыдущих приходах на Землю. Человек как бы появлялся в жизнь ниоткуда, а прожив ее, уходил в никуда. Каждый раз он вынужден был совершать восхождение, не опираясь на предыдущий опыт, а лишь полагаясь на иррациональные чувства, смутно подсказывающие ему цель его пребывания в этом мире. Таким образом достигалась чистота эксперимента, создавалась иллюзия, что жизнь есть всего лишь разовое явление и прожить ее надо, как в последний раз. Конечно,
Но и в высших эшелонах власти, включая оба основных департамента Небесной канцелярии, царила такая же неопределенность. Создатель позаботился о том, чтобы связанные с жизнью человека сущности в значительной мере разделяли его неведение и иллюзии. Точное знание в любых мирах принадлежит к высшим ценностям и не может быть получено в подарок, а только заработано собственным трудом. Недаром посвященные седой древности так тщательно прятали его в своих эзотерических мистериях, растворяли в пене бессмысленных, на первый взгляд, ритуалов и будоражащих воображение процедур. Соприкасаясь с наследием ушедших тысячелетий, человек чувствовал, что зерно истины запрятано где-то в глубине его самого, ощущал это… но и только!
Так обстояло дело и с маятником всемирного времени. По слухам, по недосказанностям и обмолвкам высших сущностей иерархии, создавалось впечатление, что бывают такие моменты, когда, двигаясь в плоскости Земли, маятник вдруг замирал, показывал на одного единственного человека, от жизни которого зависело, пойдет все живое на планете к Добру или ко Злу. Кое-кто даже догадывался, что устроено это было Создателем намеренно, чтобы каждый из живущих чувствовал свою ответственность перед всем человечеством. Но, как это часто случается в той же самой земной жизни, со временем и сменой бесчисленных поколений знание это как-то само собой поблекло и незаметно утратилось. Нергаль, в силу своего высокого положения в Департаменте темных сил, почти точно знал, что именно так все с маятником и обстоит на самом деле. По крайней мере, считал черный кардинал, так должно было бы быть, если следовать логике Господа. Тем не менее, он с деланным удивлением спросил:
— Ну-с, а откуда вам все это известно? Я имею в виду, про маятник и вообще… Кстати, как имя этого человека?
— Андрей! Раб божий Андрей! — секретарь комиссии преданно смотрел в глаза начальника службы тайных операций. — А откуда известно?.. — Куркис беспомощно развел руками. — Мне… мне дано было знать. Вы же понимаете, когда там, наверху, считают нужным что-то тебе сообщить, то действуют напрямую, не обременяя себя выполнением каких-либо физических законов или формальностей…
Нергаль понимал — ему ли было не понимать. Понимал он и то, что слепой случай дает ему в руки шанс: если не навсегда, то надолго предопределить развитие событий на Земле в пользу темных сил. Надо будет только хорошенько поработать с этим выбранным самой судьбой человеком, заставить его собственной, далекой от святости жизнью качнуть ход истории в сторону Зла — и чем сильнее, тем лучше!
Все это Нергаль понял в доли секунды, но охватившего его предчувствия большой удачи не выдал, наоборот, движения его стали еще более ленивыми и замедленными, вид сонным. С деланным безразличием пресыщенного чиновника черный кардинал зевнул и томно продолжил: