Год длиною в жизнь
Шрифт:
Где-то в ее сумке лежит отличный шампунь!
Она осторожно села, потом так же осторожно поднялась (нет, ну правда, страхов тетя Агаша нагнала!), потащилась к печи. Воды не было. Вот досада! Делать нечего, придется все-таки ждать Павла.
Сбоку от печи лежали горкой дрова, рядом, в корзине, – щепа и старые газеты на растопку. Среди желтоватой неопрятной бумаги мелькнуло что-то белое. Рита вытащила школьную тетрадку в клетку, там и сям исписанную мелким, очень разборчивым почерком. Это Павел пишет? Ну и ну, какой аккуратист! (Сама Рита писала крупно, неровно и нервно, буквы резко ложились на правый бок, порою наутро
Рита с интересом вчиталась в строки.
Есть «нет» на слово «да». Есть «да» на слово «нет». Далекая звезда Холодный шлет привет…Что ж, таких рифмованных строчек людьми, склонными к словосложению, пишется много и пишется без труда. Хотя определенная правда жизни здесь есть: ведь и в самом деле, на каждое «да» всегда найдется свое «нет».
Она прочла стихотворение дальше, грустно улыбнулась, соглашаясь с незамысловатыми строками, перевернула еще несколько до неразборчивости исчерканных страниц – и увидела наверху страницы крупный заголовок: СВЕТЛАНА! Да-да, именно так, с восклицательным знаком. А ниже еще строка: Из «Харбинских дневников» .
Из «Харбинских дневников»? Павел ни разу не заводил разговора о Харбине. Он ни разу не заводил разговора и о Париже. Кое-что рассказывала ему сама Рита, когда речь заходила о том, как теперь живет Татьяна Никитична, которую Павел помнил – не слишком, впрочем, хорошо. Но о Харбине он вообще не упоминал. Рита понимала: это связано с прошлым, от которого он хочет избавиться. Может быть, сейчас она поймет, что же там было такое, в его прошлом?
Конечно, чужие бумаги читать нехорошо, но она уже выхватила первые строки рассказа:
«Она умирала, глядя мне в глаза, и я отчетливо помню миг, в который осознал: вот только что она была здесь, рядом, а теперь ее уже нет, она далеко…»
Рита почувствовала, что у нее мороз по коже прошел. Стало страшно читать дальше, но оторваться она не могла.
1945 год
СВЕТЛАНА! Из «Харбинских дневников»
Она умирала, глядя мне в глаза, и я отчетливо помню миг, в который осознал: вот только что она была здесь, рядом, а теперь ее уже нет, она далеко…
Она умирала.
Моя мать молча стояла рядом, сложив руки на груди. Что чувствовала она в эту минуту? Во взгляде ее темных, чуть выпуклых глаз читался угрюмый вызов. Может быть, его ощущала и Светлана, потому что она ни разу не взглянула на мою мать: наверное, ей было бы тяжело почувствовать торжество победившего врага.
Моя мать была ее врагом. А я? Когда-то мы были смыслом существования друг друга. Потом случилась беда. Мы пытались одолеть ее вместе, но не смогли. Теперь мы оба были узниками, товарищами по несчастью. И вся разница между нами состояла в том, что я оставался жить, в то время как она умирала.
– Помнишь, как мы ездили в Дайрен? – вдруг спросила
Мать презрительно дрогнула губами, но промолчала. Конечно, я отлично помнил эту поездку. Еще бы я не помнил! Мы попросту сбежали от всего мира: я сказал матери, что еду в Дайрен с приятелями по яхт-клубу. Мы вместе развлекались на Сунгари, поэтому не было ничего удивительного, если бы мы вместе поехали и в Дайрен. Ну а Светлана объяснила тетке, у которой жила, что в управлении КВЖД, где она в то время работала, ее наградили поездкой за хорошую работу. Ну что ж, вполне могло быть, хотя советская администрация уже сменила в то время японскую. Мы, харбинцы, продолжали наивно думать, что в нашей жизни ничего не изменится с приходом Красной армии в Маньчжурию, вся разница, полагали, в том, что раньше мы не могли вернуться на родину, а теперь сможем разъезжать между Харбином и Россией…
Ладно, о том, как рухнули наши иллюзии, я поведаю позже. Итак, Светлану снарядили для поездки на море, купили хорошенький купальный костюм, красную шапочку и пляжные туфли. Я заранее списался с русской семьей в одном из лучших дайренских курортных местечек и нашел комнаты для себя и «невесты».
Хотя почему я беру это слово в кавычки? Разве мы не собирались пожениться на будущий год, когда Светлане исполнится восемнадцать? Разве я не относился с благоговением к ней, к ее невинности, что для меня, тридцатилетнего мужчины, было довольно трудно? Да, она была моей невестой, но так и не стала женой…
Все в Дайрене нам нравилось: и прекрасный песчаный пляж, и Приморский парк, и окружающие холмы, поросшие сосной. Из нашего курортного местечка мы часто ездили на трамвае на ночной базар. Это были удивительно приятные поездки! Ночные базары – очень красочное зрелище: на ярко освещенных открытых прилавках под темным южным небом были умело разложены самые разнообразные японские изделия и множество всевозможных ароматных, соблазнительных фруктов, которыми славится Южная Маньчжурия. Все было очень дешево и так и просилось в руки. Светлана просто голову от этого изобилия потеряла.
В то время среди русских дам, что я знал по моим прежним подругам, было принято относиться к японским товарам пренебрежительно: «Ах, эта японская дешевка!» Но Светлана, которая чуть ли не впервые тратила деньги сама, без тетушкиного присмотра, была счастлива новому бумажному халатику с традиционным синим узором, коротенькому «каори» с несложной пестрой вышивкой на темном фоне… Она накидывала его на легкое платье в свежий летний вечер и косилась на меня, ожидая восхищения. Я не обманывал ее ожиданий!
Мы приехали в Дайрен в самом конце августа и, выйдя на пляж 1 сентября, были очень удивлены: на нем буквально не было ни одной души, хотя погода стояла на редкость тихая и теплая. Потом мы узнали от местных жителей, что у японцев твердое правило: лето кончается 31 августа – кончается и купальный сезон до следующего года. Мы смеялись: в Харбине я купался в Сунгари чуть ли не до середины октября, когда у берега уже появлялся ледок!
Однако мы впервые оказались на море и еще не знали, какая это страшная и опасная стихия. Мы пошли купаться, хотя море волновалось под ветерком и немного подальше от берега даже кудрявилось барашками. Мы не обратили на это никакого внимания. Я был хорошим пловцом, а Светлане страшно хотелось обновить свой купальный костюм.