Год длиною в жизнь
Шрифт:
– Ага, ага… – самозабвенно кивал Общак и вдруг захохотал: – Ой, не могу! Болтаешь невесть чего, а я уши развесил. Иди ты, Пашка, со своим кладом!
– Иди сам, – терпеливо сказал Павел, потом протянул Общаку руку на прощанье и отправился домой.
А начальник станции, крутя головой и похохатывая, отправился к телефонистке Ксюше и велел вызвать районное отделение милиции. Участковый Бурков приказывал ему непременно вызнать, для чего в Олкан приезжала загадочная иностранка. Вчера Общак доложил участковому про ее беременность, сегодня доложит про клад. Пашка наврал про
В ожидании соединения начальник станции устроился на табурете, взял из стоящего под столом ящика бутылку пива (доставил с поездом знакомый проводник), открыл ее о край стола, глотнул. Хотел еще глотнуть, но тут Ксюша соединилась с Бурковым.
Тем временем поезд все дальше уходил от Олкана. Рита смотрела, смотрела в окно, потом отерла глаза и вошла в свое купе. Села на свою полку.
– Постель будешь брать? – сунула в дверь перманентную, неотвязную свою голову проводница.
– Да, конечно.
На противоположную полку шмякнулось что-то серое и, судя по звуку, сырое.
– Спасибо, – кивнула Рита.
Проводница так и ела ее глазами:
– Чо, перживаешь?
Она так и сказала: «Чо, перживаешь?»
Рита вздохнула. Видимо, какой-то местный диалект… олканский. Хотя нет, в Олкане так никто не говорил, там у всех обычный чистый дальневосточный говор. А у девицы, видимо, особенный говор – поездной. Диалект проводников…
– А у вас с Павловым чо, любов или как?
Она так и сказала – «любов».
Рита взглянула на нее повнимательней и качнула головой:
– Нет. У нас отношения сугубо… деловые.
Уходишь в никуда, Не разгадав секрет, Что значит наше – «да» И что не значит – «нет».– Ты на сопке Багульной была? – спросила проводница, глядя в упор.
Рита чуть шевельнула бровью:
– А что?
– Да то, – проводница пожала плечами. – Если была, значит, видела, что там на каменной стене написано. Это Павлов написал! Белой краской. Невесть сколько ее извел. Говорят, всю скупил, что в сельпо завозили, потом бабам наличники нечем красить было. Краска-то масляная, ее не смоешь так просто! Ну, видела?
На Багульной сопке Рита не была. Но про сопку ту упоминал участковый милиционер по фамилии Бурков, приятель Павла, частенько заезжавший к нему. Риту его приезды смущали, потом она поняла, что разговорчивый низкорослый парень просто выполняет свою работу: следит за ней. Конечно, в Х. стали искать пропавшую иностранку и, конечно, нашли. Ладно, что не прислали какого-нибудь неприметного человека в сером костюме!
Да, участковый говорил про Багульную сопку с каким-то лукавым намеком, но Павел разговоров не поддерживал, а Рита слишком плохо себя чувствовала, чтобы думать хоть о чем-то, кроме своих невеселых дел. Но вот опять про сопку… К чему клонит толстуха-проводница
– А что? – повторила она, глядя настороженно.
– Ну, там, на гряде, написано громадными буквищами – СВЕТЛАНА! – пояснила проводница. – С восклицательным знаком.
Рита даже качнулась назад:
– Кто?
– Светлана! – злорадно повторила проводница. – А меня, между прочим, Светкой зовут…
Рита посмотрела ей в глаза. Глаза были голубые-голубые, просто удивительно голубые. До невозможности русские глаза!
– Девушка, – сказала она устало. – Вы мне стакан принесите, пожалуйста.
Голубые глаза растерянно хлопнули. Раз и еще раз.
– Какой стакан?
– Обыкновенный, стеклянный.
– С чаем, что ли? – прищурилась проводница. – Так я еще титан не разжигала. С утра уже остыл, а до вечера еще далеко. Потерпишь?
– Мне не нужен чай. Мне нужен стакан.
– А чо ты с ним делать будешь? – Голубые глаза расширились изумленно.
– Есть буду, – спокойно ответила Рита.
– Чо? – Глаза расширились еще больше.
– Есть. Кушать. Принимать пищу. – Она чуть не ляпнула в том же ряду французское слово anger, но побоялась, что голубые глаза тогда вовсе выскочат из орбит.
Однако кудрявая оказалась не столь проста. Сделала любезное лицо:
– Вам граненый или тонкий с подстаканником?
На граненые стаканы Рита уже смотреть не могла. Сразу вспоминались писатели, которые опрокидывали в свои рты содержимое стаканов не глотая, а как бы вливая алкоголь в пищевод. У Павла в доме тоже были граненые стаканы и еще – железные, когда-то эмалированные, но облупленные кружки. Доселе Рита таких не видела и от души надеялась, что Bon Dieu избавит ее от них и впредь.
– Тонкий с подстаканником.
Стакан явился.
– Ты их правда жрешь или чо? – спросила проводница, прищурясь, с самой что ни на есть саркастической ухмылкой на пухлощекой физиономии. – А тонкий попросила, потому что его жевать легче, чем граненые? – И не удержалась – захохотала.
– Слушай, Светка, – сказала Рита, вынимая из сетки обернутую газетой белую, с поджаристой шапкой буханку и чувствуя, что при одном запахе этой благодати унимается сосущая тошнота. – Ты успокойся. Ты к надписи на Багульной сопке никакого отношения не имеешь.
– Почему? – обиделась проводница и выразила свою крайнюю обиду тем, что воинственно уперла руки в боки.
– Потому что там написано – СВЕТЛАНА! Поняла? СВЕТЛАНА ! А ты – Светка. Светкой была, Светкой и останешься.
Рита думала, на нее сейчас обрушится ярость несусветная, но зря боялась: Светка только вздохнула, молча кивнула и вышла из купе, понурив голову. Видимо, она и сама хорошо понимала то, о чем говорила Рита. Хотя вряд ли знала, кто такая Светлана, вряд ли понимала, что значит это имя для Павла. Наверное, Светка уверена, что она какая-нибудь случайная знакомая, которой с Павлом повезло больше, чем ей, вот и все.