Год длиною в жизнь
Шрифт:
Рита не расставалась с книгой Дмитрия, пробитой пулями, как и ее ноги.
Татьяна постоянно жила между надеждой и страхом. Ждала: настанет-таки день, когда дочь выздоровеет, встанет на ноги и сделает хоть несколько шагов без посторонней помощи. И смертельно боялась, потому что знала: свои несколько шагов Рита сделает прочь от дома. Уйдет туда, куда мечтала: в отряд маки€. Они никогда не говорили об этом, понятно было и так – решение Риты незыблемо.
И вот наконец день настал.
Рита не простилась: они с Федором просто исчезли. На столе в Ритиной комнате осталась суховатая записка: «Мама, не сердись, я не простилась с тобой, потому что у меня не хватило сил. Ты знаешь, что я не могу остаться.
Под запиской лежала книга – та самая, книга Дмитрия Аксакова. Татьяна поняла, что дочь оставила ее как залог своего возвращения. Теперь эти стихи должны были помогать матери так же, как помогали дочери.
Однако у Татьяны хватило сил открыть томик только один раз – на той странице, где она распахивалась сама собой. Она прочла:
Когда мы в Россию вернемся… о Гамлет восточный, когда? — Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода, Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком, Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем…Остальное потонуло в слезах.
1965 год
– Странно, – сказал Павел, и грохот приближающегося поезда заглушил его слова. – По расписанию пришел.
– Да, странно, – согласилась Рита.
За последние полчаса, с тех пор как удалось связаться по телефону с соседней станцией и выяснить, что проходящий поезд прибывает на станцию Олкан без задержек, он сказал «странно» раз пять. И Рита столько же раз с ним согласилась.
Лязгая и громыхая, поезд начал останавливаться. Начальник станции – он носил странную фамилию Общак, имел чрезвычайно широкую спину, и, вероятней всего, именно его немудрящие забавы подглядела Рита, когда только появилась в этих краях, – пошел к вагону, в окне которого виднелся плакатик: «Начальник поездной бригады». Выглянула и подруга Общака, звавшаяся Ксюшкой, – тощая девица с распутными и ленивыми враз глазами, колыхнула пышной грудью, необычной при ее худосочном, малокровном теле, – и скрылась за грязной цветастой шторкой. Наверное, проверяла, куда двинул ее любовник. Боялась, чтобы не отлучился надолго.
– Ну что, значит, все-таки нет? – спросил Павел, напряженно глядя на Риту.
Вопрос только за последние полчаса был задан раз пять, не меньше. И Рита раз пять, не меньше, покачала головой в ответ.
Они пошли по насыпи к пятому (снова пятому!) вагону, в который Рите взят был билет. Она несла большой букет белых колокольчиков, а Павел – ее сумку и обширную сетку. Сетку распирала трехлитровая банка, доверху наполненная капустным рассолом, и буханка хлеба. Банку принесла утром Галина – техник с метеостанции. И где она только нашла рассол? Кажется, весь, что оставался у жителей Олкана, Рита уже выпила. Но Галина так радовалась, что Рита, наконец, уезжает и Павел снова останется в ее безраздельном пользовании, что совершила просто подвиг, отыскав чудесное снадобье.
Рита, увидев банку с мутной жидкостью, чуть не всхлипнула от счастья. Значит, еще неделю она будет по утрам просыпаться без страха, что ее желудок вот-вот вывалится через горло и останется лежать у ее ног. За неделю она должна сделать кое-что, после чего рассол ей больше не понадобится. Хорошо бы прямо в городе Х. Если не удастся, придется потерпеть до Энска. Потом может быть поздно. Да и сил терпеть мучения у нее больше нет. С рассолом или без – нет у нее сил!
Поскольку Рита стеснялась своего олканского трофея (да и не слишком-то аппетитно выглядел зеленовато-розоватый
Разобрать слова на таком расстоянии Рита, конечно, не могла, но она за прошедшие дни прочла эти стихи раз двадцать и невольно запомнила наизусть.
Есть «нет» на слово «да». Есть «да» на слово «нет». Далекая звезда Холодный шлет привет…Рита подняла голову и посмотрела в давно не стриженный затылок человека, идущего впереди.
– Павел…
Он быстро повернулся, глянул вопросительно.
– Павел. Вы все же уверены, что… нет?
Глаза, в которых вспыхнула было надежда, погасли. Он ждал другого. Он ждал не того вопроса, который задала Рита – и который она задавала в последние полчаса как минимум раз пять. И раз пять получала в ответ все то же – «нет». Вообще если посчитать все «да» и «нет» (больше «нет»), произнесенные ими поочередно за какие-то полчаса, получится, что они болтали почти без умолку!
– Да, – резко сказал Павел. – В смысле, нет. Уверен, что нет!
В веселые года Не нужен нам совет. Мы слышим только – «да», Совсем не слышим – «нет».Павел снова отвернулся, снова зашагал – быстрей, потому что до пятого вагона еще надо было дойти, а поезд здесь стоит совсем недолго. Это понятно, что Общак не даст сигнала к отправлению, пока Рита не сядет, но изматерится весь. Ни к чему это слушать Рите.
Из пятого вагона – ну да, мир безобразно тесен, как уже неоднократно отмечалось! – высунулась проводница, с которой Рита приехала в Олкан. Та же самая, перманентная. Что-то очень перманентно стала она мелькать в поле зрения Риты!
– О! – сделала она круглый рот и тотчас растянула его в широчайшей улыбке. – Ты, что ли? Тебя и не узнать. Не кормили, что ли, месяц?
– Три недели, – сказала Рита, усмехнувшись. – Меня не кормили всего три недели.
– Ну ничего, в пути отъешься, – утешила проводница, заметившая увесистую авоську. – Хорошо запаслась!
– Хорошо, – кивнула Рита.
На самом деле, у нее не было с собой никакой еды, кроме банки с рассолом и буханки ноздреватого, серо-белого хлеба местной выпечки, тоже обернутого газетой. Последние три недели Рита ничего не могла есть, кроме такого хлеба, рассола и холодного куриного бульона с домашней лапшой. Именно бульона – от курятины воротило так же, как от прочей пищи. За эти три недели количество домашней птицы в Олкане изрядно поуменьшилось. Хорошо, что у Риты с собой были деньги, потому что в карманах Павла с такой капризной гостьей быстро засвистел ветер. Но уже вскоре ни за какие деньги нельзя было купить курицу в Олкане и в округе. Не помогало даже то, что вареное мясо отдавали хозяевам – Павел его тоже не ел. Может быть, стыдился питаться за счет Риты, а может быть, и правда терпеть не мог курятины, как уверял.