Год дурака

Литтмегалина

— Она оказалась совсем не такой, как я представлял ее. Она думает только о шмотках, и показах, и съемках, и славе. Она не проводила время со мной.

— Иногда люди так увлекаются работой или хобби, что им сложно переключиться…

— Нет, — Деструктор упрямо мотнул головой. — Она просто меня не любит.

— Игорек, — я опустилась на табуретку напротив и сокрушенно посмотрела на него. — Конечно, она любит тебя. Она такая молодая… наверное, ей сложно о ком-то заботиться в таком возрасте, и поэтому могло сложиться ложное убеждение, что…

— Я достаточно взрослый, чтобы принять правду, — прервал мои излияния Деструктор. — Она меня не любит. Никогда не любила. Поэтому она бросила меня. Поэтому папа разлюбил ее и развелся с ней, — он весь съежился, но его голос звучал твердо. — Я больше не должен фантазировать о ней и ждать ее возвращения. Когда я понял это, я начал понимать многое. Что ты заботилась обо мне, что я тебе… нравился…

— Ты и сейчас мне нравишься, — я прижала его к себе.

Хотя мы явно исчерпали лимит объятий, Деструктор не пытался вырваться.

— Этого папа и хотел: чтобы я узнал правду, — прошептал он, уткнувшись в мое плечо. — Только поэтому он пустил ее к нам жить. Он не мог даже смотреть в ее сторону, так она злила его. Ты вернешься к нам?

Я заглянула в свои чувства и ответила как есть:

— Через какое-то время. Не знаю точно.

— Пожалуйста, поскорее.

— Я постараюсь.

Деструктор отстранился, наконец справившись с собой, и даже заулыбался.

— Хочешь печенья?

— Конечно! Я привез тебе значок с Painkiller. Ты любишь эту игру.

— Спасибо, Деструктор.

— Я больше не Деструктор. Хватит этой игры.

— А кто ты теперь?

— Я — это я. Игорь.

— Хорошо, Игорь.

Мы много гуляли. Я показала ему маленькую телочку, и коров, и свиней, и кур, и кроликов (про преступления мамаши-крольчихи я умолчала), и моего вольного грызуна Сократа. Крольчонок заметно подрос и совсем перешел на взрослый корм.

Вечером я посадила Игорька на автобус до города, потребовав, чтобы он созвонился с Эриком и договорился, чтобы тот его встретил. Отпустив ребенка, я вернулась домой, накормила Сократа и заснула, улыбаясь до ушей.

Утром я проснулась взвинченная, дошла до почты и позвонила Диане.

— Диана, я боюсь.

— Чего? — голос у нее был хриплый спросонья.

Она недавно уволилась из «Синерджи» и до сих пор отсыпалась. Половина двенадцатого. У меня день был в самом разгаре, я уже гору дел переделала.

— Возвращения! Я вернусь и превращусь в себя прошлую. Начну глупить. И метаться. И все станет как обычно. Отношения с Игорьком наконец наладились. А вдруг я снова разочарую его? Вдруг сделаю что-то не так?

— Что ж тогда вообще ничего не делать — а вдруг облажаешься? — резонно возразила Диана.

Но я была в расстройстве.

— Ладно, — решила она после долгой паузы. — Я заеду за тобой сегодня.

Она действительно приехала, на машине. За рулем сидела неприветливая девушка с длинным светло-русым хвостом.

— Привет. Залезай, — Диана похлопала по кожаному сиденью. — Заодно и дом мой посмотришь. Мы его наконец-то довели до ума. Это, кстати, Ольга.

— Соня. Очень приятно.

Дом оказался роскошным, просторным. В нем даже были тренажерный зал и маленький бассейн в подвале! Заглядывая в комнаты, я завидовала белой завистью.

— Шикарно!

— А то. Я уже совсем перебралась сюда, перевезла все мои вещи. Квартира в городе, считай, уже продана, осталось только бумажки кое-какие оформить.

— Как же ты будешь до города добираться?

— Уже хожу на курсы вождения. Вот получу права — и красота.

Мы засели в гостиной, заставленной японскими безделушками Дианы, причем устроились на подушках возле низенького столика — тоже очень по-японски. Тихая Ольга то появлялась, то исчезала. Она была такая неприметная, произнесла от силы слова три, я и лица-то ее толком не разглядела. Хотя я привыкла к работе, все же было приятно провести праздный день, пить пиво, есть креветки, трепаться и хихикать. Надеюсь, баба Феня справится там одна, раньше же как-то справлялась. «Кто такая Ольга?» — периодически возникал у меня вопрос, но я отвлекалась на другую тему, не успев задать его.

— Пошли, покурим, — предложила вдруг Диана.

— Ты же вроде сто лет назад бросила.

— Одна мне не повредит.

Мы вышли во двор, в сельскую беспросветную тьму. Диана почему-то даже свет на крыльце включать не стала. Только вспыхнул во мраке оранжевый кончик горящей сигареты.

— Будешь?

— А давай. С десятого класса не курила.

— А ты курила в десятом классе?

— Да. Первую и вторую. Кстати, где Олег? Вечно ты его прячешь.

— А что, если я тебе скажу, что ты видела Олега?

— Когда?

— Сегодня.

Я запнулась, пытаясь сообразить, к чему она ведет.

— То есть как это?

— Что, если Олег решил изменить себя. Что, если после этого ему пришлось взять другое имя.

Я закашлялась, поперхнувшись дымом.

— Диана, говори яснее. А то мне всякая дичь в голову лезет.

— Правильная дичь тебе в голову лезет, — резкий голос Дианы гнал вон все прочие мои предположения.

— Но… — я взвизгнула, роняя сигарету, и закрыла рот ладонью.

Диана прикурила другую и передала ее мне.

— Сабринка была маленькая, когда он решился признаться мне, что всегда мечтал быть женщиной. До этого его останавливало только то, что после операции он не сможет иметь детей. Меня он, конечно, любит, но… но никак не может быть счастлив, пока не изрежет в лоскуты свои причиндалы.

— Какой ужас.

— Я была в шоке. В прострации. Да в коме почти.

— Ты пыталась его отговорить?

— Сотню раз. А он только твердил, что после у нас ничего не изменится, — Диана истерически рассмеялась. — Что значит, не изменится? Я обычная женщина. С обычными потребностями. Я не хочу спать с транссексуалом! Но, знаешь… это сложно. Когда любимый человек говорит, что несчастлив в своем теле, что-то мешает тебе настоять: «Оставь все как есть». Ни до чего мы не договорились. И он поехал в Таиланд. Бизнес же, денег куры не клюют, все себе можешь купить, включая вагину. Вернулся накрашенный и в платьице. Чтобы я быстрее привыкла к его метаморфозе. Я ударилась в истерику еще до того, как он снял трусы. А потом еще гормонотерапия, его перепады настроения, мой гнев, мое отвращение… Мы прошли через ад. Иногда мне казалось, что я его ненавижу. Или ее. Или обоих, — Диана выбросила окурок (он пролетел, оставляя яркий шлейф, как падающая звезда) и сразу зажгла следующую сигарету. — Дело не в транссексуальности. Пусть взрослые люди делают с собой что хотят. Но его решение затронуло напрямую нашу семью, меня. Он перестал быть тем человеком, которого я выбрала для себя, чтобы прожить с ним всю свою жизнь. Моя дочь стала безотцовщиной при живом отце.