Год дурака
Шрифт:
Прижимая к себе букет, расшатанной походкой пародиста Мэрилин Монро, находящегося в продолжительном запое, я вернулась в отдел подбора персонала.
— Что еще ты сделала с Ярославом? Вы ушли в одном направлении, а потом он вернулся весь взвинченный и чуть не вышиб дверь своего кабинета.
— Не хочется рассказывать об этом еще раз.
Диана обернулась на мой унылый голос.
— Что это за пятна у тебя на лице? Шея тоже грязная… И откуда букет?
— Я нашла… это мой подарок…
— Какой еще подарок?
Выслушав мои сбивчивые объяснения, Диана хлопнула
— Ты что, клюнула на это? Рассылка была на весь офис, никто и задницы не приподнял! А ты, единственная дурочка, купилась?!
— Диана, я сейчас зарыдаю.
— Пошли, — Диана раздраженно вырвала у меня букет и бросила его в корзину для бумаг.
У IT отдела она остановилась и громко, внятно произнесла:
— Мальчики, те из вас, кто придумал эту затею с красящим букетом, — уроды.
Я чувствовала себя совершенно убитой, и добавить к ее словам мне было нечего. Я не издала ни звука, даже когда мы обнаружили запруду в туалете — из того самого бачка, в хитрое устройство которого я так бесцеремонно влезла, хлестала вода. Я осталась спокойна, как смерть, даже когда выяснилось, что пятна не отмываются. Занимая значительную часть моего лица, они образовывали нечто вроде карты Австралии.
— Сама виновата, — развела руками Диана. — Хотя мне тебя все-таки жалко. Почему с тобой постоянно что-то случается?
Когда, оставив Диану зимовать под отчетами, я уходила с работы, вахтерша Зина (вовсе не пенсионерка, а знойная девушка южной наружности) вручила мне восемь коробок с успевшей остыть пиццей.
— Десять раз тебе звонила, а ты все где-то бегала.
Ага, металась, как раненый в зад сайгак по степи. «Сама все сожру, никому не дам», — раздраженно подумала я, забирая тяжелые коробки. Даже если умру от жирового отравления, ну и пусть. И то лучше, чем такая жизнь.
Шатаясь на высоченных каблуках и изнемогая от оттягивающей руки груды коробок, я посылала злобные затравленные взгляды каждому прохожему, заинтересовавшемуся россыпью пятен у меня на лице. Это было то самое ощущение, когда весь мир против тебя.
На автобусной остановке я простояла тридцать минут, прямая и гордая, как Жанна Де Арк перед сожжением, пока мне не удалось наконец втиснуться в одну из маршруток. Плюхнувшись на сиденье, я услышала веселый голос радиоведущего: «Сегодня первое апреля, или День дурака!» «Да, это мой день», — уныло подумала я. «В этот день люди разыгрывают своих друзей и знакомых…» — продолжил ведущий. Сонный мужчина, сидящий напротив, оторвался от своей газеты и уставился на меня, приподняв очки. Девушка с лохматой прической пялилась и вовсе беззастенчиво. Да уж, я занятное зрелище, можно водить по городу, как медведя!
Стоило мне выпрыгнуть из маршрутки, как небо решило, что именно сейчас хороший ливень будет самое то. Асфальт намок, и в своих туфлях я заскользила по нему, как по катку. Метнувшаяся мимо легковушка окатила меня фонтаном брызг. Я отшатнулась, потеряла равновесие и упала. Коробки полетели на дорогу, содержимое одной из них вывалилось прямо на меня. Я узнала пиццу «Четыре сезона» и флегматично отметила: «Моя любимая». Под моим задом как раз оказалась большая лужа,
Еще поднимаясь по лестнице своего пятиэтажного дома без лифта, я услышала, как в моей квартире надрывается телефон. Он звенел, и звенел, и звенел, и все еще продолжал звенеть, когда я вошла, бросила ключи у зеркала, стряхнула с плеча сумку.
Вздохнув, я взяла трубку.
— Да, мама.
— С днем рождения тебя, — сказала она с нерешительной интонацией, как будто сомневалась, стоит ли поздравлять с таким событием, как тридцатилетие. — Как на работе?
— Чудесно. Так поздравляли, прямо не знаю, зачем столько возни ради меня, — я завела руку за спину, собираясь расстегнуть молнию, и вспомнила, что платье наглухо зашито.
— Ну, ты не переживай, — продолжила мама, помолчав. — Ты всегда можешь переехать ко мне и бабушке. Хотя бы не будешь совсем одна.
— Мама, многие женщины выходили замуж и после тридцати, даже после сорока… Деми вот вышла замуж за Эштона…
— И чем это для нее закончилось? Изменил с какой-то соплячкой. И потом, дочка, Деми Мур хотя бы красивая.
Это была та последняя соломинка, что ломает хребет слону. Вздохнув, я сказала:
— Ладно, мам, меня ждут друзья.
И положила трубку. Оставшись в тишине, я ощутила тебя толстой, невзрачной и старой, застрявшей в своем одиночестве и проблемах так же, как в этом платье. Мне тридцать лет, у меня нет мужа (чего уж там, мне даже и предложения никогда не делали), нет друзей, я живу в маленькой съемной квартирке и, кажется, вот-вот потеряю работу… Включив компьютер, я проверила почту и «в контакте». Ничего от никого. Я внезапно начала плакать и рыдала минут двадцать, не способная остановиться. А потом, еще не кончились слезы, на меня нашел ЖОР.
Выгребая все из холодильника и безжалостно уничтожая, я чувствовала голод, сильный, как боль. После пары яиц, половины черствого батона, полбанки варенья и пакета вермишели быстрого приготовления, терзаемая угрызениями совести и желудка, я решила выпить. Бутылка обнаружилась в шкафу, но штопор куда-то задевался. Устав искать его, в итоге я просто отбила горлышко бутылки о край раковины. Это было немного радикально, да и в вино попали осколки, и мне пришлось процедить его через марлю, отчего оно немного побелело. Не знаю, как это сказалось на вкусе, но сейчас вкус меня не интересовал — я была готова пить чистый спирт.
По мере того, как рос процент алкоголя в крови, настроение мое улучшалось. К ночи я воспарила над своей ямой, глядя на нее с легкой усмешкой. И я поняла, что могу. Я могу изменить свою жизнь. Я потратила тридцать лет зря, но в этом году и минута не будет напрасной. Все изменится. Я обещаю себе.
Духота выгнала меня из комнаты на балкон. Во дворе тусила загулявшая компания, и я вдруг закричала во всю мощь своих легких:
— Очень скоро я выйду замуж!
— Да кому ты нужна, дура! — гаркнули мне в ответ.