Год дурака

Литтмегалина

«Проникнись его интересами».

Попытаюсь сделать вид.

«Говори ему комплименты».

О, Роланд… вы крайне скрупулезный руководитель.

«Будь ранимой».

Я зарыдаю, если он еще раз назовет меня Роксоланой.

«Не болтай лишнего».

Не просите невозможного.

«Будь собой».

Как я могу быть собой, разодетая как попугай, судорожно пытаясь найти грань между дружелюбием и фамильярностью, одновременно сохраняя на лице фальшивое выражение интереса?

«И последнее: чтобы поддержать зародившуюся влюбленность мужчины, будь все время разной. Меняй стиль одежды, прическу, постоянно работай над своими образами».

Тогда Роланд вообще никогда меня не запомнит. Кажется, последний совет несколько противоречит предыдущему… Или они имели в виду, что я должна быть разной собой?

Остаток рабочего дня я провела, рассматривая фотографии знаменитостей в купальниках и пытаясь решить, намного ли я толще их. Среди прочего я нашла фотографию беременной Сальмы Хайек и несколько утешилась.

Эрик застукал меня, когда я стояла возле двери своей квартиры и пыталась отыскать в сумке ключ, затерявшийся среди тысячи ненужных мелочей.

— Соня, что между нами происходит?

— Ничего, — я улыбнулась непроницаемой улыбкой рекрутера, обещающего неудачливому кандидату: «Мы вам перезвоним».

— Ты сердишься на меня? Я тебя как-то обидел?

— Нет, все хорошо, — да где этот проклятый ключ! Из сумки выскочил тампон и покатился по полу, но Эрик пытался поймать мой взгляд и не заметил.

— Мы могли бы сходить в кино.

— Да, но сейчас в прокате не идет ничего интересного, — возразила я, как будто знала, что там идет.

— Тогда посмотрим фильм у меня дома.

— Да, но я целый день провела за компьютером. В глаза как песку насыпали.

— Тогда давай просто поужинаем. Я чего-нибудь приготовлю.

— Да, но сегодня в офисе мы отмечали день рождения одного из сотрудников, и я набилась под завязку.

— Или…

Я наконец нащупала ключ и вставила его в замочную скважину.

— Эрик, — твердо произнесла я, — я очень устала и хочу побыть одна.

Я вошла в квартиру, но его взгляд, обжигающий мою спину между лопаток, заставил меня обернуться.

— Деструктор спрашивал о тебе.

— Скажи ему, что я тоже о нем спрашивала, — попросила я и закрыла дверь.

И вдруг почувствовала лютое, иссушающее одиночество. Как на картине Крамского «Христос в пустыне». Я выпила стакан воды, но во рту было горько от сожаления. У Эрика был такой расстроенный вид. И зачем Деструктор спрашивал обо мне? Не соскучился же он, в самом деле. Как я объясню Эрику, куда направляюсь в субботу? Хотя с какой стати я должна отчитываться перед соседом? А если… хватит, я не должна об этом думать. Я достала из сумки флакон духов, который купила за бешеные деньги в дополнение к платью, и побрызгала грудь и шею. Мое настроение не исправилось. Я просто начала лучше пахнуть.

Когда мое страдание достигло высшей точки, я отправилась в кухню и испекла Эрику и Деструктору пирог, но отнести не решилась.

В субботу меня разбудил зуд. Поднявшись, я обнаружила аллергическую сыпь, проступившую на коже там, где я обрызгала ее духами, и испытала жесткую паническую атаку. Начинается. Достаточно намаявшись даже не с семью, а с семьюдесятью семью гномами, я отказывалась понимать, почему теперь не могу спокойно получить своего принца. Что будет дальше? Кишечная инфекция? Или я подавлюсь кусочком форели и Роланду придется делать мне трахеотомию? Или Роланд влюбится в официанта и сбежит с ним прочь от меня? Или, пока мы будем сидеть в ресторане, к нам подойдет сыроед Арсений и расскажет, какая у меня большая вагина?

— НУ ПОЧЕМУ СО МНОЙ ВСЕ ВРЕМЯ ЧТО-ТО СЛУЧАЕТСЯ?! — возопила я, обращаясь к своему отражению.

Но отражение корчилось в муках и не отвечало. Давясь всхлипами, я попыталась замазать сыпь тональным кремом, но так она выглядела еще хуже. Пришлось влезть в черное закрытое платье с высоким воротником. По фигуре платье сидело хорошо, но придавало мне такой вид, словно я отправляюсь на похороны в качестве основного участника. Чтобы разбавить заунывный черный, я навесила на грудь серебряную брошку в виде бабочки и, отойдя на шаг, мрачно посмотрела на себя. Да уж, птичка. Ворона кладбищенская.

Роланд заехал за мной в половине восьмого, как и обещал в сообщении накануне (должно быть, мой номер телефона он раздобыл в офисе). Машина у него была большая и серебристая, сам Роланд тоже в серебристом костюме. Оба — автомобиль и его владелец — выглядели дорого, роскошно и неуместно в нашем обшарпанном дворе.

— На вас чудесный наряд, София. Вот только брошь явно лишнее.

— Извините, — я сорвала брошь и бросила в сумку.

— Я отпустил шофера, все-таки выходной.

Роланд сам сел за руль. Я устроилась на соседнем сиденье и окаменела от счастья.

Спустя час мое лучезарное настроение несколько увяло. Роланд тащился по улицам города со скоростью среднестатистического земляного червя, засыпая возле каждого светофора, пока машины позади нас не начинали сигналить.

— Аккуратность вождения превыше всего.

Чего уж там, даже мошки не пострадали, медленно, расслабленно сползая по ветровому стеклу.

Наконец мы добрались до заждавшегося нас столика. Роланд вежливо выдвинул мне стул, и я села, осторожно осматривая зал, оформленный в греческом стиле. Даже с колоннами. В пафосной обстановке я сразу как-то сникла.

Официантка в длинной тоге принесла меню.

— Вы что-нибудь выбрали? — спросил Роланд.

Я так ошалела от цен, что не сразу смогла ответить.

— На ваш вкус, — «Стакан воды и салфетку на закусь».

Официантка приняла заказы и ушла, оставив нас наслаждаться сомнительной радостью общения друг с другом. Я бросила неуверенный взгляд на Роланда, чье лицо как будто потеряло симметричность, и вдруг поняла, что он до крайности смущен и не знает, куда себя деть. Изнемогая от желания помочь, я предприняла попытку завязать разговор на относительно нейтральную тему: