Год Крысы. Видунья
Шрифт:
Милка подчинилась, но продолжала кочевряжиться: то головой мотнет, то оступится, будто случайно. Переупрямил ее только ручеек, вынырнувший из кустов и набившийся в спутники к тропке. Девушка и корова долго, жадно пили холодную воду. Рыска даже стянула платьице и ополоснулась из ладоней. Облегчение было недолгим – солнце стояло почти в зените, и ветки казались не крышей, а решеткой жаровни. Над головами пролетела еще одна сорока, камнем упала совсем рядом. Теперь уже и Рыска почувствовала какой-то нехороший душок, но это ее не сильно смутило. В веске тоже бытовал обычай
Но дорога закончилась не воротами, а большой поляной. «Свадебный пир» был в самом разгаре. В центре лежала большая, полусъеденная волками туша, укрытая сорочьим саваном. Из-под него там-сям торчали клочья темной шерсти.
«Лось», – подумала Рыска, но тут птицы ее заметили, подняли тревогу и всей стаей снялись с пиршественного стола. Понизу улепетывал барсук, высоко подбрасывая жирный сизый задок.
Угощение оказалось нетопырем в полной сбруе. Волки выпотрошили бедного зверя и сожрали самое вкусное – печень, селезенку, сочное мясо с ляжек. Птицы продолжили черное дело, но шкура у нетопыря толстая, мохнатая, клювами долбить тяжело, и передняя половина туши осталась почти нетронутой, только глаза расклевали. Ничего, до завтра либо подгниет и расползется, либо ночью волки вернутся…
Рыска боязливо обошла тушу, но человеческого тела не заметила. Как и стрел в боках нетопыря – если бы на путника напали разбойники, они б для верности утыкали его и зверя, словно ежей. Наверное, нетопырь вырвался от нерадивого слуги, забежал в чащу и попался волкам. Или просто издох в пути… но тогда, пожалуй, путник забрал бы седло. А тут даже торбы при нем висят.
За деревьями на другом конце поляны девушка увидела голубой просвет реки и поняла, что дальше можно не идти. Тропу протоптали не лесорубы, а водовозы – вон и запруда на ручье, у самого устья. Ну, хоть напились… И веска все-таки должна быть где-то рядом, раз им не лень отсюда воду таскать!
Рыска уже собиралась уходить, когда ей показалось, что нетопырь дернул передней лапой. Девушка вздрогнула и подозрительно уставилась на труп. Наверное, просто померещилось… Ой, нет! Снова шевельнулся, аж вьюк вздрогнул! Или что-то в нем?!
Прикасаться к живой мертвечине было противно и страшно. Девушка подобрала обломок сука и осторожно, на вытянутой руке, ткнула мешок, откатив его в сторону.
– Тьфу, гадость! – Рыска выронила сук и отпрыгнула, брезгливо вытирая руку о платье.
Да, нетопырь был мертв. А притороченная к седлу крыса – нет. Навалившийся на нее вьюк спас тварь от падальщиков – но не от жары. Увязанная, как колбаса, придавленная мешком, одуревшая от жажды и трупной вони, тварь вяло мотала башкой и хвостом, уже не соображая, на каком она свете. В приоткрытой пасти слизняком шевелился распухший язык.
Выжидающие на деревьях сороки оживились, спустились пониже. Они-то как раз очень любили мелких, беспомощных зверюшек, так что мучиться крысе осталось недолго. Рыска бросила на нее последний взгляд – и почему всякая мерзость притягивает его сильнее, чем красота? – и неожиданно для самой себя спросила:
– Что
Голова на миг закружилась, в глазах потемнело. Рыска вскинула руку к макушке – раскаленная! Надо шапку из лопухов сделать, а то напечет до полного обморока.
– Пить…
Нет, это был не голос. То есть голос как будто был, отзвучал и смолк, пустив эхо в Рыскиных мыслях, – но девушка ясно отдавала себе отчет, что ничего не слышала. И вместе с тем понимала, откуда пришел «звук».
– Это ты со мной говоришь? – на всякий случай уточнила она. Может, раненый путник все-таки валяется где-нибудь в кустах, угасающим голосом взывая о помощи, а Рыска, как идиотка, таращится на крысу?!
– Пи-и-ить…
Девушка вспомнила, как глумливо улыбался путник, обращаясь к «спутнице». Будто она поддерживала беседу. Рыска беспомощно огляделась – спросить бы, слышит ли кто-нибудь еще этот писклявый, противный голосок! Но рядом стояла только корова, глядя на Рыску такими кроткими влажными глазами, как будто вот-вот тоже заговорит. Может, даже проповедь «не укради» прочтет, и тогда девушка наконец поймет, что ей самой пора нырять в ручей, лечиться от солнечного удара.
Но Милка молчала. А крыса продолжала мучительно корчиться, и в бедной Рыскиной голове тенями проплывали чужие, бессвязные обрывки слов.
Ну ладно. Сейчас узнаем, кто из нас рехнулся. Девушка принесла пригоршню воды и выплеснула крысе в морду. Тварь судорожно вздрогнула, захрипела и еще шире раззявила пасть, ловя несуществующие капли.
Рыска снова сходила к ручью, на сей раз набрав воду в лист лопуха, и тонкой струйкой вылила крысе прямо в пасть. Тварь захлебывалась, кашляла, пускала носом пузыри, но кое-как глотала. От мокрой шерсти пошла вонь, перебивавшая трупную.
Крыса облизнулась, взгляд стал осмысленным – и Рыску окатило такой волной ненависти, что девушка пошатнулась.
– Будь ты проклята!
– Чего? – растерялась девушка. – А спасибо где?!
– Чтоб тебя разбойники всей бандой отымели за такое спасибо, коза драная!
– Ну и… – задохнулась от возмущения Рыска. – Ну и Саший с тобой, дрянь неблагодарная! Подыхай тут на солнцепеке!
– Пшла вон, быдло!
Рыска действительно пошла, и очень быстро. Успела даже с поляны выйти, молча костеря поганую тварь и свою доброту.
А потом девушку осенило.
Жар как-то сказал, что крыса для путника дороже нетопыря, да Рыска и сама это видела. Даже сидя в седле, путники то и дело посматривали: на месте ли тварь? Жива ли? Наверное, и вознаграждение за ее находку должно быть немалым. Скажем, с корову. Тогда можно вернуть Милку Сурку и жить спокойно!
Две самые нетерпеливые сороки разочарованно вернулись на ветки. Поклевать крысу они не успели, и та встретила Рыску яростным шипением.
Девушка облизнула губы и осторожно протянула руку к пленнице.