Год любви
Шрифт:
На фоне голого и немного угловатого зимнего пейзажа стояли до блеска вычищенные лошади, коричневые, белые и гнедые. Они ржали и нетерпеливо били копытами, из ноздрей вырывались облачка белого пара. На лошадях сидели статные женщины – их волосы были собраны в узел и спрятаны под котелками – и мужчины в ярко-красных пиджаках и белых бриджах. Черные фуражки были надвинуты глубоко на лоб и слегка скрывали раскрасневшиеся, типично английские лица.
Между ногами лошадей сновали, высунув язык, коричнево-белые и черно-белые псы, им не терпелось рвануться вперед.
Элен
Всеобщее возбуждение ощущалось сейчас почти физически.
Мейтленд расхаживал между лошадьми, держа в руках тяжелый поднос: он предлагал наездникам выпить «на дорожку» из серебряных кубков.
Из-за того крыла здания, за которым располагались конюшни, вышел Джаспер Трипп. Он вел двух крупных гунтеров. За ним появился второй конюх – он вел еще двух лошадей. Последним шел парень с небольшой, стройной коричневой кобылкой. Как только они подошли к ступенькам, из дома вышел лорд Монткалм со своими гостями.
Элен тихонько стояла в сторонке, наблюдая за происходящим, и внезапно ей бросилось в глаза поразительное сходство, которое, оказывается, существовало между Оливером и его отцом. Они стояли рядом, глядя на свои владения, и она увидела, что у них одна и та же форма черепа, хотя цвет волос разный: у отца серебро в волосах, а у Оливера золотистые кудри. И очень похожая горделивая посадка головы… Затем они надели фуражки, и сразу стали разными.
Джаспер Трипп сложил ладони «лодочкой» и помог лорду Монткалму сесть в седло. Оливер сам уселся на могучего гнедого жеребца. Джаспер повернулся к Пэнси и расплылся в беззубой улыбке. Она с его помощью залезла на свою кобылку.
– На ней легко ездить, мисс, – сказал старый грум.
Пэнси взяла поводья, нагнулась вперед, потрепала лошадь по лоснящейся шее и прошептала ей какие-то ободряющие слова. Кобылка повела ушами, вид у нее был возбужденный и радостный.
Лорд Монткалм отъехал от группы наездников.
– Доброе утро, Мастер.
Человек, к которому так обратился хозяин дома, был главным на монткалмской псарне, он сидел в седле как-то неестественно прямо, на кирпично-красном лице поблескивали серебристые усы.
– Доброе утро, мой господин.
Гости ставили кубки на поднос Мейтленда. Болтовня стихла, и даже неутомимые гончии на секунду замерли.
Лорд Монткалм кивнул Мастеру, тот махнул рукой егерю. Егерь взял серебряный рог, свисавший с седла, и настойчиво затрубил. Звуки эхом отдались в морозном воздухе, и по спине Элен забегали мурашки. Егерь бросил рог и поскакал вперед, гончие парами ринулись вслед за ним. Мастер и лорд Монткалм ехали рядом. Охотники тронулись с места, слышалось позвякиванье сбруи и нетерпеливый стук копыт.
Элен увидела Оливера. В ярко-красном пиджаке он казался бледнее обычного и снова напомнил ей мраморного рыцаря. Его лицо было напряженно-внимательным, а глаза ярко голубели. Проезжая мимо Элен, он одарил ее ослепительной улыбкой.
Затем Оливер снова влился в толпу всадников, и серо-зеленый пейзаж, простиравшийся перед Элен, расцветился алыми, белыми и густо-коричневыми красками.
Том стоял рядом с Элен, она повернулась к нему, у нее даже дух захватило от волнения.
– Правда, красиво?
Его смуглое лицо казалось очень экзотичным по сравнению с розовощекими английскими лицами, сразу чувствовалось, что это иностранец. Когда Том ответил, в его тоне явственнее, чем когда-либо, звучала едкая ирония:
– Красиво? Надеюсь, лиса сможет разделить ваши восторги.
Элен была уязвлена, но не подала виду и все так же кротко сказала:
– Мне тоже не нравится эта сторона охоты. Но нельзя же не видеть, что это красивое зрелище!
Том посмотрел на всадников. В чистом воздухе отчетливо слышался звонкий цокот копыт. Пэнси, которая скакала на маленькой кобылке, не было видно.
– Нет, я никакой особой красоты не вижу. – Том передернул плечами и добавил, стараясь говорить добродушно: – За городом слишком дикая природа. Слишком много травы. Мне подавай рекламные щиты, водителей такси, продавцов газет, неоновые вывески. Я городской человек.
Элен тоже почувствовала, что он в обществе Пэнси и Оливера третий лишний и точно так же, как и она, ощущает себя не в своей тарелке. Однако будучи самоуверенным человеком, он мог отмахнуться от Монткалма, посмеяться над его величием и заявить, что все это его не интересует.
– Я пойду почитаю немножко, – бросил он через плечо и пошел по ступенькам.
Целый день жизнь в Монткалме так и бурлила. Мужчины в серых комбинезонах устанавливали дополнительное освещение, целая армия поставщиков провизии разгружала фургоны с едой. При входе под куполом установили и нарядили громадную елку.
Элен вышла из холла и в награду смогла полюбоваться великолепной анфиладой комнат, тянувшейся вдоль фасада здания. Здесь располагалась столовая, задрапированная темными занавесями. Какой-то мужчина в зеленом фартуке ставил на длинный стол до блеска начищенный серебряный подсвечник. Перед столовой располагались комнаты для официальных приемов, где стояли диваны с парчовой обивкой и пузатые шкафчики, а по стенам были развешаны картины в массивных рамах. В конце анфилады находился большой зал – очевидно, в нем проводились балы. Двое мужчин натирали пол электрополотерами, в углу лежали в чехлах музыкальные инструменты. Девушка в халате составляла букеты из бессмертника, веток дуба и других растений и ставила вазы на высокие подставки.
Судя по всему, бал в Монткалме был большим событием.
Попозже Элен надела пальто и резиновые сапоги и пошла по дороге к воротам, возле которых стояла сторожка и был опущен шлагбаум. Затем она долго бродила по грязным тропинкам, вдоль которых тянулась высокая живая изгородь. Чистый воздух взбодрил ее, и она частично обрела душевное равновесие и покой. Она даже немножко посмеялась над тем, как подавляет ее монткалмское великолепие. Но при этом она старалась не думать об Оливере. В середине холста все еще зияла черная дыра.