Год мертвой змеи
Шрифт:
Только теперь, когда пленный сказал ему все, стало ясно, что подобное решение было абсолютно верным. Но ведь еще сутки назад даже этого не мог с уверенностью знать никто! И тогда, и еще раньше подобная операция могла показаться — а некоторым, вероятно, и показалась — либо излишним риском, либо прямым подрывом позиции коммунистических сил в сложившейся обстановке. Пока политическая игра по схеме «Американский империализм расширяет сферу своего влияния, не считаясь ни с чем» шла правильным ходом, ситуация была настолько ясна, что отдельные доказательства отлично в нее укладывались. Регулярные и каждый раз якобы случайные атаки в районе китайских Аньдунского или Мукденского аэроузлов, и даже по советским аэродромам… Сбитые над китайской территорией «Сейбры» — последний случай, даже со взятым в плен американским летчиком, имел место уже в январе [111] . Он вызвал в ООН очередной скандал, по времени пришедшийся так удачно, что генерал Ли Сан Чо сказал по этому поводу: «Идеально». И так далее: десятки эпизодов, сотни неопровержимых документов — обычные вооружения, примененные по заведомо гражданским целям и целям на территории сопредельных государств, включая Советский Союз, бактериологическое оружие — по КНДР и Китаю. Химическое оружие.
111
Командир 16-й ИАЭ 51-го истребительного авиакрыла ВВС США подполковник Эдвин Л. Хеллер был сбит 23 января 1953 года старшим лейтенантом И. И. Карповым (913-й ИАП 64-го ИАК советских ВВС).
И в то же время американцы хоть и подозревают, но до сих пор еще не имеют возможности доказать, что Советский Союз впрямую помогает своим изнемогающим в неравной борьбе стратегическим союзникам. Пленки с записями радиопереговоров летчиков значат мало: советские инструкторы учат китайцев еще с конца 1930-х годов. Попади кто-то из советских военнослужащих в плен, и все поменялось бы радикально: картина происходящего усложнилась бы многократно, опять отодвинув и так-то держащуюся на волоске надежду на заключение давно нужного всем перемирия — отсрочив ее на месяцы или даже годы, за которые будут убиты очередные сотни тысяч людей. Но все же Сталин, Разуваев и Котов-Легоньков пошли на этот риск, и можно только догадываться, какие выгоды получит от этого их страна. Ему, офицеру разведуправления КНА, хватит и того, что есть. Того, что он узнал, подержавшись за подбородок пленного и выдав ему несколько нечасто встречающихся в употреблении английских слов: настолько это было важным. Теперь — только бы дожить.
Стрельба вроде бы затихала, и старший капитан Ю отдал очередную команду. То, что им до сих пор не удалось оторваться от преследования так, чтобы не получить в спину американского капитана пусть даже случайную шальную пулю, ему чрезвычайно не нравилось. Впереди было тихо, но и это выглядело как-то странно. Уставы КНА и тактические наставления КНД предусматривали, что при вынужденном отступлении поочередно оставляемые заслоны должны держаться на своих позициях до последней возможности, давая время основным силам подразделений отойти на следующий из заранее подготовленных оборонительных рубежей. В то, что вломившиеся в позиции частей коммунистов враги могут идти вперед беспрепятственно, старший капитан не верил. Это было попросту невозможно — сзади стреляли до сих пор. Неужели растративший людей и боеприпасы на то, чтобы дать остаткам возвращающейся разведгруппы пройти линию фронта, командующий данным участком обороны одновременно позволил контратаковавшему врагу ворваться в его окопы, как говорится, на своих плечах? Разумеется, это было просто предположение, основанное в первую очередь на грохоте и треске позади: опытному уху они могли сказать очень многое. На самом деле все могло быть еще проще — лисынмановцы оказались готовы к неожиданностям лучше, чем этого хотелось бы, и превосходство в огневых средствах позволило им добиться успеха. В пользу этого предположения говорило и появление на поле боя вражеской бронетехники, успешно парировавшей действия драгоценной батареи тяжелых самоходных орудий из состава распотрошенного вдоль линии фронта танко-самоходного полка РГК, их главного козыря.
Зная цену даже малого успеха на этой войне, американцы и лисынмановцы наверняка будут развивать его, не считаясь с потерями, бросая в микроскопический прорыв все, что у них найдется под рукой. Можно без большого труда представить себе, что даже если все началось с атаки сравнительно полнокровного батальона южнокорейской армии, усиленного парой американских танков и несколькими бронемашинами, то уже через три—четыре часа за несколько квадратных километров корейской земли станут насмерть драться уже целые полки. И опять все упрется во время, только в него… Застать врасплох здесь уже никто никого не сможет, и все превратится в запутанную мясорубку, состоящую из артиллерийского и минометного огня, а также действий пехоты и отдельных бронеединиц, способных продержаться в огне достаточно долго, чтобы успеть окупить свою постройку. Сверху на все это будут наложены десятки вылетов вражеской штурмовой и бомбардировочной авиации — и их будет тем больше, чем выше окажется накал боя на земле. Потом откуда-нибудь с моря подойдут несколько эсминцев — ну и так далее.
Командиры частей корейских коммунистов и китайских народных добровольцев станут изо всех сил тянуть время до ночи, пытаясь сохранить хоть какой-то порядок, позволивший им хотя бы попытаться восстановить положение к утру. Это тоже было почти привычно, и очень, очень знакомо. Подобная война шла здесь не первый год. А он, везучий разведчик, был сейчас обращен к ней спиной, вытаскивая за собой не только того самого человека, ради которого за последние часы умерли десятки людей, но и людей, бесполезных для чего-либо, превышающего по своему значению автоматную и винтовочную трескотню позади — последних живых еще моряков и уцелевших ребят из экипажей самоходок.
— Воздух!
Это слово, произнесенное на чужом языке, старший капитан не понял, но через секунду услышал и сам. Не останавливаясь, он указал вправо стволом японской винтовки, известной как «Удлиненная, образца „99“», и все тут же ускорили бег, стараясь добраться до примитивного укрытия до того, как их безнаказанно расстреляют с воздуха. Пленный замешкался — то ли отупев от сочетания непрекращающейся физической и психической нагрузки, то ли действительно пытаясь выразить таким образом свой протест в отношении происходящего. За это кореец без малейшего почтения влепил ему по загривку ладонью свободной руки.
Ревущие тени скользнули над головой, ощущаясь всем телом, всеми рецепторами кожи, как чудовищная, невыносимая опасность. «Тандерджеты»? Ему даже не надо было поднимать голову, чтобы опознать самолеты как вражеские — настолько узнаваемым был звук работы их реактивных двигателей. Сбросят или нет? Ю даже не стал падать на землю, пытаясь закрыть пленного собой — настолько это было бесполезно. Ему хотелось верить, что группка пеших людей, удаляющихся от поля боя и ничего не несущих на себе, не станет для вражеских пилотов таким соблазном, что заставит их израсходовать боевую нагрузку. В конце концов, в считанных секундах полета отсюда они могли найти гораздо более важные цели — в том числе и ту самую самоходку, которая сожгла оба вражеских «Паттона». Цела ли она еще? Очень может быть, что да, потому что живучесть советской «ИСУ-122» в создавшихся условиях, то есть в роли тяжелого самоходного орудия непосредственной поддержки пехоты, может быть весьма высока. Тянуть вперед, на «прямую наводку», ствольную артиллерию американцы и южнокорейцы не будут, поскольку должны знать, чем такое обычно заканчивается. Состоящими на вооружении их частей реактивными противотанковыми ружьями взять ее будет непросто, а стрелять по одиночной, хорошо бронированной цели из-за горизонта, поданным корректировки — пусть попробуют. Так что остается только авиация. Впрочем, командир «ИСУ» уже проявил себя как достаточно хладнокровный и умелый офицер, поэтому он наверняка догадался не геройствовать, а немедленно после выполнения своей главной задачи уходить в тыл, спасая свою золотую, по меркам этой войны, машину. Все рухнули в идущую вдоль узкой дороги канаву и начали расползаться. Прищурившись, старший капитан смотрел вверх. Достоверно определить тип машин он не смог: слишком уж высоко, но по звуку — точно реактивные. Впрочем, неизвестно, лучше это или хуже, потому что винтовые бомбардировщики и штурмовики берут столько бомбовой нагрузки, сколько не унести ни одному реактивному самолету — если не считать советский «Ил-28», которого в этих краях пока не водится.
— Дальше, еще дальше!
Русский разведчик, внешне почти ничем не отличимый от нормального ханьца или корейца, крикнув что-то своим, рухнул рядом — и опять взрыкнул на попытавшегося посмотреть на него пленного, придавленного рукой старшего капитана.
— Мы что, ждать будем? — спросил он по-корейски. — Слушай, Пак, мне здорово не нравится, как за нами идут. Мы уже на полпути к Гензану должны быть, а все через плечо оглядываемся: догоняют нас или нет…
— Погоди, — попросил его Ю, внимательно глядя на разворачивающиеся самолеты. Неужели удар по десятку прикидывающихся пехотинцами людей покажется их пилотам настолько важным, чтобы заставить потратить на уничтожение последних боеприпасы и, главное, высоту? «МиГ-15бис» набирает 3000 метров за один боевой разворот, поэтому растратив так дешево запас высоты, американцы рискуют попасть под их атаку сверху. Другое дело, что у линии фронта «МиГов» до сих пор практически не бывало — это и позволяло авиации интервентов делать все, что хочется. Но сейчас ситуация была особая. Во-первых, вчера утром «МиГи» должны были нанести штурмовой удар неподалеку. Это могло заставить врага осторожничать, а возможно, и вообще прекратить полеты ударных самолетов в этом районе на несколько дней. А во-вторых, «МиГи» и сейчас должны были находиться где-то рядом.
— Не знаю, что им нужно. Может, мне кажется, но по-моему они уходят… — заметил старший капитан Ю после нескольких долгих секунд. — И это правильно. Ты их опознал?
— Не уверен, — отозвался Петров, так же внимательно глядя вверх. — Может быть, «Бэньши», а может быть, даже «Старфайры» [112] . В любом случае что-то сравнительно небольшое.
— Возможно, — согласился тот. — Нам большой разницы нет. Вперед!..
Корейский разведчик приподнялся на ноги и уже взмахнул рукой, чтобы указать направление движения, когда в воздухе повис вой. Совсем другой, чем вой реактивных двигателей, он застал его врасплох, на середине движения, и хотя старший капитан Ю успел выкрикнуть приказ, сам он лечь уже не успел. Взорвавшаяся в десяти шагах мина шаркнула по нему осколками, и почти сразу же несколько разрывов поднялось вокруг залегших, вжавшихся в засыпанную снегом канаву людей, с визгом полосуя небо и снег кусками паршивого сталистого чугуна, из какого льют или штампуют по литью корпус мин.
112
Запрет американского командования для всепогодных перехватчиков «F-94 „Starfire"» на пересечение линии фронта был снят действительно лишь в начале 1953 года.
К этому моменту он уже лежал на снегу, ощупывая себя. «Живой», — это было первое слово, которое старший капитан Ю сумел произнести. Три или четыре осколка прошлись по нему касательно, вспоров кожу и мышцы. Еще один, раскаленный собственным движением, пробил утепленную куртку и завяз в теле чуть повыше паховых связок: воя от боли и ненависти, разведчик выдернул его срывающимися пальцами и отбросил далеко в сторону. Это заняло секунду.
— Пак!
Не обратив внимания на ящерицей подползшего к нему «военинженера» Петрова, старший капитан перекувырнулся на земле и накрыл собой американца — по счастью, не успевшего встать на ноги по команде. Сверху навалился русский, и они лежали втроем, вздрагивая, когда близкий разрыв осыпал их комьями вывернутой из-под снега промерзшей земли, каждый момент ожидая, что какая-нибудь из мин ляжет точно в их кучу, разметав и исковеркав всех троих.