Год нашей любви
Шрифт:
– Привет, – пропищала я с неимоверным усилием.
А отец наклонился, чтобы поднять костыль, который уронил этот красавчик.
– Это у тебя гипс, сынок?
Я посмотрела, куда показывал отец, и покраснела – ведь посмотреть на гипс значило скользнуть взглядом по телу незнакомца. Перед моим взором была прекрасная мускулистая нога. Другая нога была заключена в белый панцирь.
– Правда, красота? – Голос незнакомца прозвучал по-мужски хрипло, отчего по моему телу пробежали мурашки. – Сломана в двух местах. – Он протянул руку отцу. – Я Адам
– Должно быть больно, мистер Хартли, – сказал отец, пожимая его руку. – Я Фрэнк Каллахан.
Адам Хартли бросил взгляд на свою ногу.
– При всем уважении, мистер Каллахан, вы просто не видели того, кому я надрал задницу!
Лицо отца стало напряженным, но Хартли тут же широко улыбнулся:
– Шучу, сэр! Не волнуйтесь, вашей дочери не придется жить рядом с дебоширом. Если честно, я просто упал.
Выражение облегчения на лице моего отца было таким искренним, что любовный морок растворился, и я засмеялась.
Прекрасный новый сосед протянул мне руку, и мне пришлось подъехать, чтобы пожать ее.
– Отлично сыграно, – сказала я. – Я Кори Каллахан.
– Приятно познакомиться, – начал он, сжав в своей большой ладони мою. Его сияющие карие глаза были прямо передо мной, и я заметила, что их зрачки обрамлены более темными кружками. Движение, с которым он наклонился пожать мне руку, заставило меня снова зардеться. Неужели здесь и правда так жарко?..
На этот раз мое оцепенение прервал пронзительный женский голос, донесшийся из комнаты моего соседа.
– Ха-а-артли-и-и-и-и! Я хочу, чтобы ты повесил фотографию, которая будет напоминать обо мне, пока я во Франции! Но не могу решить, на которую из стен…
Хартли закатил глаза.
– Так вешай на все четыре, детка! Залепи эту берлогу до потолка! – заорал он.
Мой отец усмехнулся и подал Хартли его костыль.
– Милы-ы-ы-ый! – снова послышалось из комнаты. – Ты не видел мою тушь?
– Но зачем она такой красотке?! – крикнул он, вставляя костыли в подмышки.
– Ну Хартли-и-и-и-и! Помоги мне искать!
– Никогда не срабатывает. Приятно познакомиться, – сказал он, подмигивая. А потом, заглянув в открытую дверь, деловито произнес: – Я здесь, чтобы положить конец Великой косметической депрессии.
С этими словами Хартли исчез за дверью – как раз тогда, когда моя мать вышла из спальни с напряженным лицом.
– Ты уверена, что мы ничего больше не можем сделать для тебя? – спросила она, и в ее глазах отразился страх.
Будь хорошей девочкой, одернула я себя. Защита ребенка от всего подряд уже окончена.
– Большое спасибо за помощь, – ответила я. – Но, думаю, вы уже сделали все, что могли.
На глазах мамы выступили слезы.
– Пожалуйста, будь осторожна, – сказала она охрипшим голосом, наклонилась и обняла меня, прижав мою голову к своей груди.
– Обязательно, мам, – ответила я невольно тише, чем обычно.
Мать глубоко вздохнула
– Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.
Она открыла входную дверь общежития.
– Но если ты не будешь звонить несколько дней, мы не запаникуем, – поспешил добавить отец.
Дверь закрылась, и последним, что я увидела, был быстрый прощальный взмах его руки.
Они наконец ушли.
Я вздохнула, и в этом вздохе не было ничего, кроме облегчения.
Полчаса спустя мы с Даной отправились на барбекю. Она пересекала улицу, а я спешила следом.
В Харкнесс-колледже студенты учились на двенадцати факультетах. Прямо как в Хогвартсе из «Гарри Поттера», только без Распределяющей шляпы. В Бомонте и других зданиях, окружавших огромную Лужайку новичков, жили все первокурсники. Все, кроме нас.
Мы с соседкой обитали в Макгеррине, хотя приписаны были к Бомонту и должны были переехать туда на втором курсе. К счастью, Макгеррин располагался недалеко – на другой стороне улицы. Брат говорил мне, что Макгеррин использовался для самых разных целей: в нем поселяли студентов, чьи дома ремонтировались, или иностранцев, приехавших по обмену. Очевидно, также он был местом, где давали приют калекам – таким, как я.
Мы с Даной миновали несколько мраморных арок и двинулись прямо на запах куриного барбекю. Аромат привел нас на ту самую Лужайку новичков, которую окружали здания, одно старше и красивее другого. Все они были украшены крутыми каменными ступенями, ведущими к роскошным резным деревянным дверям. Не в силах удержаться, я пожирала изысканные фасады жадными глазами туриста. Таким был Харкнесс-колледж: каменные горгульи, три века истории. И пусть на инвалидном кресле проход внутрь для меня был закрыт, любоваться архитектурным великолепием все равно было приятно.
– Прости, что мы не попали в общежитие у Лужи, как все остальные, – сказала я, используя сленг моего брата для обозначения территории первокурсников. – Это несправедливо, что ты застряла в Макгеррине со мной…
– Кори, прекрати извиняться! – остановила меня Дана. – Мы познакомимся с кучей людей, и у нас отличная комната. Все будет в порядке.
Вместе мы добрались до центра Лужайки, где был установлен навес. Гитарные переливы лениво текли в теплом сентябрьском воздухе, а запах угля приятно щекотал ноздри. Жаль, что, ощущая все это, я по-прежнему сидела в инвалидном кресле.
Некоторые говорят, что, пережив смертельную опасность, они стали наслаждаться жизнью больше. Что перестали воспринимать все как должное. Порой мне очень хотелось ударить тех, кто так говорил, но сегодня я их понимала. Сентябрь выдался теплым, а моя соседка оказалась такой же приветливой, какой показала себя в переписке. И я дышала. Наверное, стоило научиться это ценить.
Глава 2
Смотри, мам, я могу без лестниц!