Год обмана
Шрифт:
Впрочем, насчет этого я беспокоился напрасно. Если у нее и возникали какие-то желания, то все они были связаны с ее собственным домом. Ее совершенно перестало волновать все, что происходило за последней линией сосен, которые росли перед железнодорожной станцией. Остальной мир с поездами, скандалами, политическими убийствами для нее больше не существовал. Это было видно по ее спокойному взгляду, по ее движениям, по тому как она отвечала на мои вопросы или вопросы маленького Мишки, по тому как вечером она стелила постель, а утром убирала ее в ящики большого старинного шкафа. Я лично
Первый раз, кстати, когда мне в голову пришло это слово, я даже удивился. Оно совсем не подходило бедному Саше. Я привозил ему лекарства, кормил его Марининым супом, а он рассказывал мне про армию. Забавно, но он и в самом деле почти перестал материться. Много смотрел телевизор и потом рассказывал мне про какие-то драки в Госдуме. Я уже не приковывал его наручниками к батарее. Просто закрывал на три оборота крабовый замок и уезжал. С двенадцатого этажа он бы ни за что не рискнул спуститься. Впрочем, иногда у меня создавалось впечатление, что он не очень-то и хотел. Не знаю почему, но у меня такое ощущение было. Может, он в этой своей армии привык сидеть на одном месте.
На даче мы, в общем, ничем особенным не занимались. Так, ходили на станцию, репетировали. Я возился с маленьким Мишкой. По вечерам Марина рассказывала ему сказки перед сном, и я удивлялся откуда она знает так много.
– Я их не знаю, – однажды сказала она. – Я придумываю.
– Прямо так? – удивился я. – С ходу?
– Да. Они ведь все одинаковые. Добрый принц сначала попадает в беду, но потом обязательно находит свою принцессу.
– Вчера ты рассказывала про разбойника. А позавчера про Белого Волка.
– Ну и что? Все равно это тот же принц. Главное, что он находит свою принцессу.
– Можно, наверное, книжку детскую написать.
– Я об этом подумаю, – говорила она и касалась пальцами моего лица.
Вообще, иногда мне было как-то странно оттого, что у меня вроде как появилась семья. Причем, не просто семья, а целая семья сразу с настоящим ребенком. Правда, Марине он был не сыном, а братом, но разницы, в принципе, никакой. Поэтому я тоже как-то начал вдруг чувствовать себя таким как бы отцом. Смешно, конечно, но я, правда, начал. Ну, то есть, любовь там и все такое. По утрам просыпаешься и вдруг вспоминаешь, где ты вчера лег в постель. Сначала от этого вообще было очень странно. Такое ощущение как будто всех обманул. Не в том смысле, что наколол кого-то или там кинул, а в том, что карта пришла небольшая, а ты блефанул, и тебе вдруг поверили. И при этом никто даже не злится на тебя. Лежишь утром в кровати, смотришь как за окном падает снег, а в соседней комнате Мишка играет с собакой. Еще мне нравилось печку топить. Никогда до этого не думал, что может так вот понравиться. Марина блины все время делала по утрам. С клубничным вареньем было ужасно вкусно. А Мишка любил с вишневым.
Так у нас и прошло полтора месяца.
– Ну и погода, – сказал я, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. – Пока до подъезда добежал, куртка успела намокнуть. Ты не знаешь, это вредно для кожи?
– У тебя турецкая? –
– Сам ты турецкая. В Италии покупал.
После выписки из больницы Павел Петрович действительно подогнал мне дежурную штуку баксов. Типа – премия на лекарства.
– Там тоже, наверное, полно турецких.
– Да пошел ты, – беззлобно ругнулся я. – Фирменный был магазин. Со всеми наворотами.
– Тогда ни фига ей не будет. Дождь, что ли опять?
– Подойди к окну. Совсем уже обленился.
– А какой смысл? Я все равно на улицу уже сколько не выходил. Так что мне твоя погода без разницы.
– Такой зимы в Москве еще не было.
– В Москве еще до фига чего не было.
– Ну, дождь в конце декабря точно никогда раньше не шел. Надо же, может, и правда, конец света. В метро много про него говорят. Год, говорят, у нас всего остался.
– А сколько градусов?
– Плюс один.
– Тогда это конец света. Чего там еще говорят?
– Говорят, Ельцин скоро помрет.
– Это уже сколько лет говорят. Что еще?
– Доллар к февралю будет стоить тридцатку.
– Вот это больше похоже на правду. Еще?
– Русские договорятся с Хуссейном и врежут американцам по заднице.
– Тогда точно будет конец света. Еще что?
– В Кремле одни голубые.
Саша поморщился.
– Ну, не знаю. Так-то, по телику они нормальные мужики. Сытые такие. Довольные.
– А голубые должны быть голодными, что ли, хочешь сказать?
– Ну не знаю. Они выглядят по-другому. Не то что голодные там. Но такие, знаешь, не очень довольные. Как будто чего-то им надо еще.
– Понятно, чего им надо.
– А у этих в Кремле, у них же все есть. У них жизнь по кайфу. Поэтому они такие толстые.
– В метро говорят, что скоро их тоже немного почикают.
– Никто их не будет чикать. Они сами кого хочешь почикают. В Чечне видел какой шухер конкретный навели? И хоть бы кто им слово сказал. Конкретно разобрались – с самолетами, с пушками, с танками. У этих пацанов широкий размах. Не сравнить с моим Николай Николаичем. Хотя, на своем уровне он тоже очень плотный мужик.
– Достал меня твой плотный мужик, – сказал я проходя на кухню. – Ты почему опять суп не съел?
– Не дает бабок? – спросил Саня.
– Даже разговаривать на эту тему не хочет.
– А я что тебе говорил? У него таких как я, наверное, полсотни. Думаешь, он будет за каждого из них по пятьдесят штук платить? Так бы уже давно у него всех пацанов переворовали. Просто заменит кем-нибудь и забудет. Вместо меня на рынке, небось, уже кто-то другой капусту стрижет.
– Киря, – сказал я, вылавливая из кастрюли мясо.
– Как Киря? – удивился он.
– А чего ты так удивляешься? Он же тебе друган.
– Ну да… Только… Поэтому и удивляюсь.
– Что друган твое место занял?
– Я его из жалости к себе на работу взял.
– А, ты об этом.
– Он же тупой.
– Перестань. Что там, так много ума надо?
– Ну, нет… Но все-таки…
– Короче, ты просто злишься.
– Я не знаю, – с глубоким вздохом сказал он. – Может, и злюсь.
– Суп зря не доел. Тут еще до фига мяса.