Год потопа
Шрифт:
— А что мы теперь будем делать? — спросила я.
— Останемся тут. Пока еда не кончится. Или пока солнечные батареи не сдохнут и продукты в морозильниках не начнут гнить. Это может быть неприятно.
— А тогда что?
— Пойдем куда-нибудь в другое место.
— Куда?
— Давай подумаем об этом завтра, — ответила она.
Время растянулось и замедлилось. Мы спали сколько хотели, вставали и принимали душ — вода еще была, потому что солнечные батареи работали. Потом мы доставали что-нибудь из морозильника и ели. Потом
Вечерами мы понемногу выпивали — за баром нашлось несколько уцелевших бутылок — и совершали налеты на дорогие консервы, которые Мордис держал для VIP-гостей и своих любимых сотрудниц. Он называл это «пищевой премией» и выставлял угощение, когда кто-нибудь из девушек особенно старался и достигал особых успехов. Хотя заранее неизвестно было, за что удостоишься. Так я впервые в жизни попробовала икру. Она была похожа на соленые пузырьки.
Правда, для нас с Амандой икры в «Чешуйках» уже не осталось.
59
Тоби. День святого Анила Агарвала
Год двадцать пятый
Тоби думает: «Мне грозит голод. Святой Юэлл, молись за меня и за всех, кто голодает посреди изобилия. Помоги мне отыскать это изобилие. Пошли мне животного белка, и быстро».
Дохлый кабан на лужайке переходит в жизнь после смерти. Из тела поднимаются газы, в почву впитываются жидкости. По трупу прошлись грифы; вороны горбятся по периметру, словно карлики в уличной драке, хватая все, до чего могут дотянуться. Что бы ни творилось с телом, в этом обязательно участвуют опарыши.
Оказавшись в крайней нужде, говорил Адам Первый, начинайте с самого низа пищевой пирамиды. Создания, у которых нет центральной нервной системы, конечно, страдают меньше.
Она собирает все необходимое — розовую накидку, шляпу от солнца, темные очки, фляжку с водой, хирургические перчатки. Бинокль и карабин. Ручку от щетки — чтобы на нее опираться. Находит пластиковый контейнер с защелкивающейся крышкой и проделывает в ней несколько дырок. Добавляет ложку и кладет все вместе в пластиковую подарочную сумку с подмигивающим логотипом «НоваТы». Рюкзак был бы лучше — он не занимает рук. В салоне были рюкзачки — дамы брали их на прогулки, пикники с сэндвичами, — но Тоби не может вспомнить, куда их засунула.
У нее осталось еще немного крема от солнца «НоваТы — Полностью натуральный СолнцуНет». Срок годности крема уже прошел, и он пахнет прогорклым жиром, но Тоби все равно мажет им лицо, а потом опрыскивает щиколотки и запястья «СуперД» от насекомых. Она выпивает большой стакан воды, а потом навещает фиолет-биолет. Если случится что-нибудь страшное, она хотя бы не обмочится. Бежать в мокрой накидке — хуже не придумаешь. Она вешает бинокль на шею и поднимается на крышу для последней рекогносцировки. На лужайке не видно ни ушей, ни пятачков. Ни кудрявых золотых хвостов.
Хватит тянуть время, говорит она себе. Нужно выходить сейчас же, чтобы
«Но сейчас я не буду задаваться этим вопросом», — очень твердо говорит себе Тоби.
Тоби надевает хирургические перчатки, вешает на плечо сумку «НоваТы» и выбирается наружу. Сначала — в погубленный огород, где Тоби спасает одну луковицу и две редиски, а также набирает ложкой сырую землю в контейнер с крышкой. Затем она пересекает парковку и идет к умолкшим фонтанам.
Она давно не удалялась настолько от зданий салона красоты. Она выходит на луг: он очень просторный. Свет ослепляет, несмотря на широкополую шляпу и темные очки.
Без паники, говорит она себе. Так чувствует себя мышь, которая рискнула выбежать на середину комнаты, но ты ведь не мышь. Сорняки цепляются за накидку и спутывают ноги, словно хотят удержать Тоби при себе. У сорняков есть тайные крохотные шипы, коготки и ловушки. Словно пробиваешься сквозь вязание: вязание из колючей проволоки.
Что это? Женская туфля.
Не думай о туфлях. Не думай о заплесневелой сумочке из красной искожи, только что замеченной рядом. Модная. Красная искожа. Обрывок прошлого, еще не ушедший в землю. Тоби не хочет наступать на останки, но ей плохо видно сквозь сети и силки сплетенных сорняков.
Она движется дальше. Ноги покалывает — так чувствует себя плоть, когда знает, что до нее сейчас дотронутся. Неужели Тоби действительно думает, что сейчас из клевера и чертополоха высунется рука и схватит ее за щиколотку?
— Нет, — говорит она вслух.
Останавливается, чтобы успокоить бьющееся сердце и оглядеться. Широкие поля шляпы загораживают обзор: Тоби поворачивается всем телом, как сова крутит головой — направо, налево, назад, снова вперед. Все вокруг пропитано благоуханием — высокий цветущий клевер, сныть, лаванда, майоран и лимонная мята, всё самосевки. Все поле вибрирует от жужжания опылителей: шмели, цветочные осы, блестящие металлические жуки. Жужжание убаюкивает. Остаться здесь. Кануть. Уснуть.
Природа в полный рост — не под силу человеку, говорил Адам Первый. Она — мощнейший галлюциноген, снотворное для неподготовленной Души. Мы в ней больше не дома. Ее приходится разбавлять. Неразбавленная, она опьяняет. С Богом — то же самое. Слишком много Бога — и возникает передозировка. Бога нужно фильтровать.
Впереди, не слишком далеко, — линия темных деревьев, отмечающая опушку леса. Тоби чувствует, как ее тянет туда, манит, как, по слухам, манят людей глубины океана и горные высоты, выше и выше или глубже и глубже, пока не растворишься в экстазе, уже не человеческом.