Год тысяча шестьсот…
Шрифт:
— Помоги мне спуститься в лодку, — сказал капитан Кихос. — Хотя, давай пропустим вперед твою сестру, а то как бы здесь случайно не выстрелил мушкет. Будь здоров, капитан Оливарес! Не забудь, пошли плотника, заделать дыру в борту, если начнется волнение, не заметишь, как утонешь.
В лодке капитана на веслах сидел один гребец. Клим сел рядом, взял второе весло. Подплывая к кораблю, он прочитал название:
— «Санта». Святая, значит. Ну-ну…
Он придержал лестницу, пока капитан Кихос тяжело карабкался наверх.
— Чего ты? — спросила она.
— Пытаюсь сообразить…
— Потом сообразишь, лезь!
— По правилам хорошего тона, спускаясь по лестнице, мужчина, кажется, должен идти впереди женщины. А когда поднимается, то позади, за ней. А вот как здесь, на море?
— Будет тебе, соблюдать этикет! На мне же не юбка. Придержи лестницу, чтобы не болталась, я полезу вперед.
2
Сеньор Оливарес с женой занимали на «Санте» две смежные каюты, обставленные тяжелой мебелью, украшенной медными тиснеными накладками. На окнах висели шелковые занавески. Клим удобно устроился на широком табурете, обтянутом цветной кожей, Ника забралась с ногами в кресло. Шпагу она все еще держала в руках.
— Вообще-то, — заметил Клим, — это кресло предназначено для мужчин. Женщинам здесь положен табурет.
— Даже так?
— Именно так. Каждая уважающая себя женщина носит не такие штанишки, как на тебе, а кринолин. Вот этакой! Как бы ты сумела в нем взгромоздиться на кресло?
— Кринолина только мне здесь и не хватало… А может, ты оставишь свое балагурство. Тебе не о чем поговорить серьезно?
— Хорошо, — мирно согласился Клим. — Поговорим серьезно. Подведем, так сказать, итоги. А ты пока отложи в сторону свою шпагу. И чего ты за нее уцепилась, как настоящий мушкетер. Давай, я ее поставлю в угол, вот так… Здесь, у капитана Кихоса, тебя уже никто не тронет. Да и я рядом, и почти в форме, — он потрогал ссадину на лбу. — Это же надо, как меня хлопнуло. Напугалась, наверное?
— Еще бы! Я думала, тебя убило доской.
— Так уж сразу.
— Лежишь, глаза закатил. А я одна.
— Зато потом, кажется, кавалеров вокруг тебя собралось достаточно. Ты не могла бы мне рассказать о своих успехах подробнее.
Он выслушал, поинтересовался деталями.
— Бедный сеньор Оливарес.
— Пожалел?
— А почему бы нет. Сначала ты его шлепнула, потом я.
— А до тебя его жена.
— Видишь, и все по одному месту. Значит, эта самая Кармен…
— Долорес.
— Ну Долорес. Она предложила тебя в премию своим молодцам?
— Тебе, вижу, смешно?
— Не то чтобы смешно. Скорее — непривычно. У нас, согласись, не принято передовиков производства награждать девушками. И что было дальше?
— Меня разыграли в кости.
— Еще интереснее.
— Тогда я и придумала сходить за шпагой.
— Почему не сказала мне.
— А чем бы ты помог? Их там десятка два, все вооруженные. Решила управиться сама. Первый мой жених… ну, быстро отказался от меня.
— А второй еще быстрее. Я, как увидел твое лицо, вспомнил Петровича. Так и подумал, что парню будет плохо. Ты же убила его.
Ника потупилась.
— Видишь, Клим, он вел себя… неприлично очень. Я так разозлилась, до чертиков. Да и на остальных. Ты не представляешь, как они…
— Почему не представляю. Очень даже представляю. Что ты таких скотов в нашем веке не видела?
— Видела, но там они меня не трогали. А эти… да я бы их всех!
— Ну, ну, успокойся.
— Ох, Клим… Что-то я на самом деле здесь злющая стала. Это, наверное, все мои предки виноваты. Поди, пираты были какие, черноморские флибустьеры. Тебе вот хорошо.
— Что ж, мои предки, как думаю, действовали больше молитвой.
— А ты — кулаком. Тебе не стыдно?
— Стыдно, конечно. — Клим погладил суставы пальцев правой руки. Понимаешь, некогда было молиться-то. Влепила бы тебе пулю эта самая Кармен.
— Долорес.
— Пусть — Долорес. И сеньор Оливарес тоже хорош. Порядочки у них, чуть что, сразу за пистолет.
— Не пора нам уносить ноги?
— Надо подумать, как кресло выручить у Оливареса.
— А если там в него кто заберется и ручку повернет?
— И ничего не будет. Ручка же тоже воображаемая. Это в том случае, если верно все, что я тебе рассказывал.
— А у тебя все верно?
— Это я и сам хотел бы знать. Думаю, реальным остается одно: мы с тобой сидим в кресле в ящике, который плывет где-то у берегов Кубы. Сидим и грезим. А здесь нас нет.
— А там? Если ящик захлестнет волной.
— Генератор, как я полагаю, работает на электрической энергии. Морская вода замкнет схему, генератор выключится, и мы очнемся, только уже в воде.
— Фу-ты, чертовщина какая. Да хотя бы и так, уж лучше в воде.
— Но утонуть, умереть, повредиться здесь нам никак нельзя. Даже в воображении.
— Это я уже поняла. Страшновато, конечно, — век уж очень опасный. Ни тебе «Скорой помощи», ни милиции. А если мы кресло потеряем?
— Тогда так и останемся здесь, — перешел на шутку Клим. — Будем жить. Женимся. Пойдут у нас высококультурные дети, гены все-таки…
— Гены… женимся… Ты соображаешь, что говоришь?
— А ты не соображаешь, что я шучу.
— Шуточки у него…
— А что, надеюсь, у тебя там мужа нет?.. Ну, ладно, ладно, успокойся. Не буду я на тебе жениться, я же твой брат все-таки. Найду себе мулаточку, черненькую, пухленькую… ласковую. Не такую злюку. А тебя выдам замуж за пирата Моргана. Тем более он уже не пират, а почтенный лорд. Не помню вот только, живой он или нет…
Дверь в каюту приоткрылась без стука. Просунулась лохматая голова матроса.