Год у американских полярников
Шрифт:
М. К. Ганди."Моя жизнь"
Вот и пришёл конец этой зимовке. Наступило время прощания с Мак-Мердо. И, как и перед окончанием прошлой зимовки, вдруг оказалось, что ещё столько проблем не обсуждено, столько не обговорено, каждый почувствовал, что добровольное заточение, в котором мы были так долго, имело и хорошие стороны. Оно дало нам, мужчинам, возможность свободного, не прерываемого семейными и житейскими заботами общения друг с другом.
В свой последний день «этой» Антарктиды я с утра начал ходить по домам, прощаться с коллегами-учёными, с лётчиками, моряками, собирал вещи. Наконец все погрузили в знакомый мне обшарпанный красный вездеход. Кто-то — уже не я — сел за рычаги, и мы поехали по знакомой
На аэродроме нас встретила уже готовая к отлёту группа моряков из моей смены, которые тоже возвращались домой.
Почти десять часов перелёта, полного мыслей о будущем, и вот уже объявление: «Пристегните ремни. Самолёт идёт на посадку в городе Крайстчерче».
Когда прошли таможню и уже разъезжались кто куда, ко мне подошёл один из моряков:
— Игор, сегодня мы устраиваем вечер, праздник возвращения домой. Ребята приглашают тебя.
Я пытался было отказаться от приглашения. Сразу возникли в памяти рассказы о пьяных дебошах американских моряков, приходящих из плавания в иностранные порты.
— Нет-нет, Игор, ты просто обязан быть с нами в этот вечер. Мы заедем за тобой в гостиницу.
И действительно, вечером за мной заехал моряк, и пришлось ехать. Тревоги мои оказались напрасными. Была обычная вечеринка в американском стиле. Все вина стояли на одном столе, а закуски — на другом, и каждый наливал себе выпить, накладывал на тарелку кушанье и гулял с этим где угодно. Да, были девушки, но оказалось, что мы так отвыкли от общения с ними, так их стеснялись, что даже выпивка не спасла положения. Моряки, вместо того чтобы ухаживать за девицами, вдруг снова сбились в кучки и начали вести бесконечные беседы друг с другом, вспоминая Мак-Мердо, какие-то случаи, которые знали все на зимовке, но которые невозможно понять посторонним. Девушки сначала вежливо слушали, а потом одна за другой разошлись.
Дней десять я жил в Крайстчерче, этом маленьком, утопающем в цветах и зелени городе. Жил в гостинице, такой же старомодной, как и машины, как одежда людей на улицах. Для экономии сняли одну комнату на двоих с Луи Каплери, инженером фирмы «Дуглас». Днём я работал в библиотеке местного университета, собирал дополнительные материалы для моей работы, а по вечерам обычно заезжал кто-нибудь из местных знакомых, приглашал в гости.
Иногда мы с Луи ходили на танцы в банкетный зал гостиницы, который для этого арендовали различные организации. Как-то этот зал сняла для своего вечера фабрика по сборке швейных машин фирмы «Зингер». Когда мы с Луи пришли в зал, уже играла музыка, и несколько пар чинно кружились в такт, а остальные — в большинстве женщины и молодые девушки — сидели на стульях вдоль стен, как в деревне на посиделках. Только семечек не было. Набравшись храбрости, мы пригласили каких-то девушек и вошли в круг танцующих. Но ведь надо же говорить о чём-то, и я задавал своей первой девушке-иностранке, с которой танцевал, какие-то глупые вопросы, на которые она застенчиво давала какие-то удивительно неиностранные ответы. А потом я рассказал ей о том, что я русский, зимовал у американцев в Антарктиде и сейчас возвращаюсь на Родину. И вдруг я понял, что, несмотря на мой ломаный английский, показывающий, что я иностранец, эта девушка не верит ни одному моему слову, даже, казалось, она обиделась за то, что я её разыгрывал. И мне вдруг представилось, что я в зале какой-нибудь чайной или столовой, которую сняла для своего вечера фабрика в маленьком районном центре где-нибудь под Смоленском или Калугой. Там танцы, и девушка, и даже разговор и его результат были бы, наверное, в точности такими же. И так меня вдруг потянуло домой, в Москву. Ничего я не хочу смотреть и узнавать нового, я хочу одного — домой. Я покинул «свою» девушку и пошёл к выходу.
Через несколько дней, закончив работу в библиотеках Крайстчерча, я купил билет на теплоход и отплыл в Веллингтон, откуда должен был лететь дальше на север. В Веллингтоне я поселился в советском посольстве в маленькой, чистенькой комнатке. И тут неожиданно выяснилось, что у меня трудности с русским языком. Я не забыл ни одного слова по-русски, но появилось что-то в построении фраз, что заставляло останавливаться, исправляться. Правда, через сутки это состояние прошло окончательно. Мне было достаточно посмотреть наш советский фильм.
Однажды мы выехали со знакомыми на машине за город и остановились на каком-то поле с высокой некошеной травой, полной огромных, качающихся под ветром ромашек. И меня вдруг поразила нереальность окружающего. Всего несколько дней назад в Антарктиде вокруг были только снег и лёд, через неделю я буду в заваленной уже другим снегом холодной зимней Москве, а здесь — ромашки.
Когда я прилетел в Москву, была уже середина зимы. Жена к этому времени взяла отпуск, купила путёвки в подмосковный дом отдыха, и целыми днями мы катались там на лыжах. Засыпанные пушистым, ласковым неантарктическим снегом поляны, согнутые снежными набросами кусты орешника и молодые берёзки, тихие домики деревень — все это было так удивительно хорошо, необычно. Мне хотелось показать все это моим новым знакомым американцам. Это им я восторженно, молча как бы рассказывал все о своей стране, гордился ею.
На работе у себя я нашёл все почти неизменившимся, как будто и не уезжал. Прежде всего старался завершить срочные дела: отчёт, первые, самые неотложные статьи о результатах исследований.
Мы с Гау написали статью о намерзании под языком ледника Кеттлиц, и она должна была быть прочитана этим августом на юбилейном симпозиуме Института низких температур в городе Саппоро, в Японии. Поэтому я начал готовиться к поездке в Японию в качестве научного туриста. Пришло лето, и я взял остаток своего отпуска, уехал к отцу в домик, который он когда-то купил в деревне на берегу Истринского водохранилища. Я ходил с младшим сыном по лугам, на целые дни уезжал на лодке на рыбалку. Рыба не клевала, но мне она и не была нужна. Я смотрел на волны, на облака, на небо, на синие дали из зубчатых лесов. И был счастлив. Но вот во время моего очередного визита в Москву мне сказали, что вопрос с поездкой в Японию окончательно решён, ехать надо уже скоро. И тут я вдруг подумал, что статью может прочитать один Гау, и отказался от поездки и продолжал наслаждаться такой простой, неторопливой жизнью.
А потом началась обычная трудовая научная деятельность: обработка результатов наблюдений на зимовке, разработки, связанные с термическим бурением ледников, попытки использования различных новых физических подходов к исследованию ледников.
Были и экспедиции, но это были не длительные и не далёкие поездки на ледники Кавказа, Памира, Полярного Урала. Удалось поработать и на дрейфующей станции «Северный полюс-19». Могло показаться со стороны, что Антарктида для меня отходит на второй план. Но это только казалось. Голова моя по-прежнему была полна ею.
Я защитил докторскую диссертацию по Антарктиде и написал книгу о тепловом режиме ледников Антарктиды, ряд статей об этом. И когда вдруг получил предложение от руководства американской антарктической научной программы принять участие в специальном широком, многолетнем, комплексном «Проекте исследования шельфового ледника Росса», я был готов к этому.
Так начался для меня новый период, связанный с поездками в Антарктиду, теперь уже в центральную часть самого большого плавающего ледника Земли — шельфового ледника Росса. В то время внимание многих учёных обратилось к шельфовым ледникам, ведь они занимали очень большую часть береговой линии Антарктиды.
Что происходит в их толще? Существует ли жизнь в тьме морей под такими ледниками? Идёт ли там таяние у нижней поверхности или скованные льдом моря замерзают у границы ледников со льдом? Каков характер процессов в условиях подледниковых внутренних морей, отделённых от открытой воды иногда расстояниями до 500 километров? Действительно ли именно здесь образуются переохлаждённые придонные воды, оказывающие существенное влияние на жизнь всего Мирового океана? Правда ли, что шельфовые ледники в течение последних десятков тысяч лет то исчезали совсем, что приводило к сбросам льда с ледяной шапки Антарктиды в моря и «всемирным потопам», то быстро нарастали и становились такими толстыми, что вытесняли под собой моря и ложились на дно? Эти и многие другие вопросы стояли перед исследователями, и некоторые из них носили не только теоретический, но и прикладной характер.