Год в Ботсване
Шрифт:
— О нет, как можно! Нет, все это учтено. Все расписано. Никаких проблем.
— Что ж, замечательно! Тогда вперед, к приключениям! — Сложенный зонтик вновь взметнулся к небу.
— Э-э-э… Одну минуточку, Вольф. Надо дождаться другую группу, — на удивление кротко прервал его Фил.
— Другую группу? Кстати, меня зовут Вольф Дитер, запомните это, пожалуйста. Разве мы отправимся в наше приключение не одни? — Густые брови Вольфа Дитера весьма заметно приподнялись. — Вы не говорили об этом при оформлении сделки!
— Да, не говорил… Там их немного задержали в зале регистрации, но я уверен, что ваша дружба вспыхнет, как… э-э-э, как что-нибудь. А вот, кстати, наверное, и они. — Фил выхватил
Когда французы в конце концов дошли до нас и остановились рядом с немцами, совершеннейший контраст в их внешнем виде предстал во всей очевидности и комичности. В то время как подопечные Вольфа Дитера, судя по всему, снаряжались в магазине, где распродавались армейские излишки — они были обмундированы в прочные шорты из плотной ткани и суррогаты бронежилетов, шляпы с висячими полями и огромные ботинки на шнуровке, — вновь прибывшая группа состояла из персонажей в мятых костюмах кремового цвета и тонких летних платьях, мокасинах с кисточками и сандалиях. Двое туристов, юная пара, постоянно передавали друг другу флакон с одеколоном, поочередно смачивая его содержимым свои шеи и лбы.
С того самого момента, как Вольф Дитер, косматый и пышущий здоровьем верзила, и мадам Мари-Франс Де Ла Розьер, элегантная парижанка, облаченная в шелка и с лоснящейся от чрезмерного злоупотребления увлажняющих средств кожей, пожали друг другу руки, стало совершенно ясно, что две эти группы, сопоставить которые можно было лишь в страшном сне, ни за что меж собой не поладят. Линия фронта была очерчена немедленно: первая стычка произошла при обсуждении сравнительных достоинств их национальных авиалиний. Признаться, сам я раньше не особо-то и верил в существование национального характера, однако теперь сильно встревожился: туристы из обеих групп буквально из кожи вон лезли, стараясь оправдать привычные стереотипы немцев и французов.
Фил, у которого в подобных делах, несомненно, имелось опыта побольше моего, как ни в чем не бывало, радостно улыбался PAX’ам — лично я был уверен, что никогда не привыкну к этому термину туроператоров, — и махал в сторону поджидавшего за стеклом автобуса.
Pax? [15]
Pax Franco-Germanica? Возможен ли мир между французами и немцами?
Я не без оснований опасался, что вряд ли.
Фил помог немцам погрузить их рюкзаки на крышу — но прежде они переложили разнообразные предметы первой необходимости в лихие патронташи — и позволил двум бойскаутского склада юношам забраться наверх и аккуратно все разложить. Я тем временем провел группу Де Ла Розьер к другой стороне автобуса, где моему изумленному взору предстала огромная груда багажа, который, по представлениям французов, был необходим для путешествия по Африке. Компактно укладывать содержимое громоздких рюкзаков — это было не для них! Французы были экипированы модными чемоданами — на колесиках, с выдвижными ручками, кодовыми замками и тисненными золотом инициалами дизайнера. Когда я пытался затащить один из таких чемоданов на алюминиевую лесенку, ведшую на крышу, в нос мне ударил резкий запах: крахмал вперемешку с ароматом изысканных духов.
15
Игра слов: PAX (лат.) — мир.
Наконец загрузка была завершена, и Фил со знанием дела накрыл вздымавшуюся гору вещей водозащитным полотнищем и привязал его, а я завел PAX’ов в автобус. План рассадки туристов не был заготовлен заранее, но необходимости в нем и не возникло. Одна группа расселась слева от узкого прохода, а другая справа, подальше от первой, насколько это только оказалось возможным. Фил как заправский пожарный съехал по лестнице — ноги по бокам от перекладин — и присоединился ко мне в передней кабине.
— Боюсь, провести много времени здесь со мной тебе не удастся, — мрачно изрек он, заскрежетав передачами. Мы выехали на автостраду. — Знаешь, девяносто процентов моих клиентов — милейшие люди. Однако, сдается мне, эта партия из разряда оставшихся десяти.
— Похоже, что так оно и есть. Боюсь, ты прав. И что мы теперь будем делать?
— Мы? Слушай, братан, лично мне придется вести этот драндулет. А тебе всего лишь надо следить, чтобы клиенты не скучали! — Фил взглянул на меня и ухмыльнулся, затем опустил окно и выглянул на дорогу. — С этим особых проблем у тебя возникнуть не должно, если вспомнить, как ты зажигал с девчонками в бассейне прошлой ночью.
— Что?! — Я напряг мозг, тщетно силясь вспомнить хоть что-нибудь.
Судьба, похоже, все-таки предоставила мне небольшую отсрочку, ибо когда я посмотрел через стекло назад, то понял, что на большинстве пассажиров все-таки сказался долгий перелет из Европы, — едва ли не все они крепко спали. Немногие сохранявшие состояние бодрствования прилаживали под шеями надувные подушки, меняли батарейки в плеерах или заносили свои возвышенные мысли в новенькие дневники. Одному лишь Небу известно, что они могли поведать на этой стадии.
«Прибыли в аэропорт Кейптауна точно по расписанию, затем долго пришлось ждать этих из Франции. До чего же не повезло с попутчиками…»
«Malheureusement nous пе sommes pas seuls.Сейчас я не осмеливаюсь писать больше, чтобы не увидел кто-нибудь из НИХ. C’estla guerre, mon cher» [16] .
И кто знает, что они будут писать, когда путешествие подойдет к концу?
У Фила, настоящего профи, над приборным щитком была привинчена карта Африки, изображавшая ту ее часть, что южнее Сахары. Тонкая фиолетовая линия указывала наш маршрут, на котором были обозначены остановки с датами. И выглядело это как очень, очень долгий путь. И как, черт возьми, я буду следить, чтобы клиенты «не скучали»?
16
«К сожалению, мы оказались не одни… Это война, дорогой» (фр.).
Приклонив голову к огнетушителю, всячески пресекая попытки собственного мозга вырваться наружу через затылок, я закрыл глаза и попробовал сообразить, каким же образом можно разрядить сложившуюся враждебную обстановку. Шутки и анекдоты тут явно не помогут, поскольку, кроме руководителей групп, никто из туристов, к моему удивлению, особыми знаниями английского не блистал. Желая сохранить хоть какую-то часть пороха сухой, я пока еще не сознался, что владею их языками: я опасался, что в этом случае меня просто захлестнет поток жалоб. Французскому я всегда отдавал большее предпочтение — что, впрочем, основывалось лишь на моем первом любовном опыте, — немецкий же мой инструмент, опасался я, немного проржавел и притупился. Проглотив обойный клей, который не пойми откуда взялся у меня во рту, я сделал еще один глоток тепловатой воды и с содроганием — насколько это было возможно при таком пекле — вспомнил тот единственный раз, когда я отважился на эстрадное юмористическое выступление на иностранном языке.