Год в Касабланке
Шрифт:
Камаль объяснил, что мы хотим попросить его об одолжении. Нам нужно починить несколько окон и сделать дверь. Плотник вскочил на ноги. Поднеся лупу к своему глазу, направил ее на меня; линза стала своеобразным окном между нами.
— Я сделаю все так хорошо, как еще никогда не делал! — закричал он что было мочи. — Дерево будет ароматным и прочным, и самого лучшего качества. Я буду делать все с любовью, с лаской, гладя дерево своими пальцами.
— Вот и замечательно, — сказал я. — Именно такой мастер нам и нужен.
Камаль нацарапал размеры на сосновой доске, и после еще более долгих формальностей мы удалились.
Камаль остановил машину у многоквартирного жилого дома. На первом этаже здания помещался хаммам,традиционная турецкая паровая баня, имеющая два раздельных входа — для мужчин и для женщин.
— Я живу в этом доме, — пояснил Камаль, — а хаммамомвладеет моя семья.
Он открыл стальную дверь на уровне мостовой и повел меня в темный подвал. Когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел человека, сидевшего на корточках у стены рядом с бойлером. Он был совершенно лыс, у него не было даже бровей. Камаль позвал его. Человек открыл дверцу и бросил пригоршню чего-то в пекло.
— Кто это?
— Это наш истопник, который нагревает хаммам, — ответил Камаль. — Денно и нощно здесь находится человек, который подбрасывает опилки в огонь. Каждое утро эти опилки привозят от плотника, у которого мы только что побывали. Мы покупаем опилки у его семьи уже в течение пятидесяти лет.
Камаль сказал, что хочет рассказать мне кое-что, и предупредил, чтобы я не очень удивлялся.
— Когда-то мы владели десятком зданий в Касабланке. У нас были фабрики и фермы. А теперь все, что у нас осталось, — этот хаммам!
— А что стало с остальным имуществом?
— После того несчастного случая отец потерял интерес к жизни. Ведь его жена и единственная дочь погибли. Поэтому он, образно говоря, пересел на заднее сиденье, и каждый мог переступить через него. Когда всем стало понятно, что он больше не боец, люди растащили все, как шакалы падаль.
Камаль повел меня обратно на улицу.
— Будьте осторожны, — сказал он. — Такое может случиться и с вами. Вокруг вас полно шакалов. Не успеете и глазом моргнуть, как Дом Калифа исчезнет.
Единственное дело, которое действительно продвигалось, это изготовление рыбацкой сети. Целые мили ее уже были связаны. Хамза с друзьями считали это бесполезной тратой средств. Они сказали, что лучше бы я потратил деньги на то, чтобы усладить джиннов. И сделай я так, настойчиво утверждали они, мне уже не понадобились бы никакие защитные средства. К тому же дом был бы под покровом барака.Для западного человека это было сущим безумием — надеяться только на молитвы и подношения существам, порожденным предрассудками. Но если бы я так поступал, обещали сторожа, то вполне смог бы прожить без всяких средств защиты.
— То есть мне не нужны были бы даже замки на дверях?
— Нет, — ответил Медведь.
— А как насчет страховки на случай пожара?
— И ее не нужно, — заверил Хамза.
— Стало быть, если бы я потакал джиннам и получил их защиту, — заключил я, — то мне вряд ли бы понадобились и сторожа.
Хамза, Осман и Медведь выстроились в шеренгу, плечом к плечу. На их лицах был написан настоящий ужас. Бедняги боялись потерять работу. Я видел, как отчаянно они старались найти подходящий ответ.
— Вам нужны сторожа, — сказал Хамза спустя некоторое время.
— Для чего?
— Но ведь именно мы поддерживаем связь с джиннами.
Началась уже третья неделя Рамадана, а обещанная Камалем новая бригада мастеров до сих пор так еще и не появилась. Когда я напоминал ему об этом, он неизменно заверял меня, что в таком деле торопиться никак нельзя: поспешишь выбрать мастеров, и беспорядок будет еще хуже.
— Эти люди не похожи на строителей, они — художники. Начнешь торопить художника, и он разрежет тебя своим ножом пополам.
— Но мне здесь больше психи не нужны, — сказал я обеспокоенно. — И так уже достаточно натерпелись.
Камаль погрозил мне пальцем.
— Вы не понимаете: в Марокко чем ненормальнее художник, тем лучше он разбирается в том, что делает. Потребуется время, чтобы найти по-настоящему душевнобольную команду для работы здесь, в Доме Калифа.
Франсуа сказал мне, что настоящих мастеров в Касабланке можно найти в старинном квартале Хабус. Я не поверил ему ни на йоту, но заставил Камаля отвести меня туда в пятницу утром только ради того, чтобы продемонстрировать власть.
В последнюю пятницу Рамадана вообще никто не работает. В течение последних трех недель я как никогда мог критично оценить работу любого мастера, но ничего стоящего я так и не встретил. Людям следовало думать о молитве, но у всех у них в головах был один и тот же мираж — огромная тарелка, наполненная кускусом и бараниной со специями.
По дороге в Хабус Камаль молчал. Ему было очень тяжело. Отсутствие сна, никотина и алкоголя вкупе с перегруженностью адреналином окончательно измотало беднягу. И меньше всего ему сейчас хотелось водить меня по каменным галереям базара в поисках рабочих. К счастью, поскольку мой помощник был ослаблен, это позволяло легко им управлять. В отличие от Камаля, да и от всех других мусульман, я сам питался три раза в день и спал ночью семь часов. В последние дни Рамадана я ощущал себя могущественным властелином.
Хабус был не похож на район шикарных французских вилл или многоквартирных домов, характерных для Касабланки. Почти все здания этого квартала были построены из гранита, а не бетона, самого распространенного здесь материала.
Стрельчатые арки вели к десяткам небольших лавок, расположенных за каменными колоннами. Казалось, что все это простояло века, и я очень удивился, когда узнал, что Хабус был построен французами в тридцатые годы.
В лавках продавались изделия народных промыслов: красочные джеллабы,отделанные шелковой вышивкой; фески- тарбушииз красного фетра; желтые тапочки- бабуши;восточные халаты, украшенные блестками, и свадебные причиндалы на вкус любой невесты. Каждая улица имела свою специализацию: на одной торговали марокканской мебелью, на соседней — бронзовой посудой, на третьей — парфюмерией и косметикой: розовой водой и сурьмой, жасминовым маслом, сандалом и мускусом.