Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой
Шрифт:
Первый поезд со станции Токио отходит ровно в 6 утра. На платформе уже толкутся 2 десятка людей, все в помятой вечерней одежде. Рядом со мной стоит женщина в длинном облегающем платье и туфлях на шпильках с блестками. Все смотрят в одну точку, у всех круги под глазами и серые лица.
Через 4 часа вываливаюсь из вагона в Осаке. Рядом со станцией — стоянка такси. Бизнес идет плохо. Один из водителей смотрит на меня, и я ему киваю. Он открывает заднюю дверь, а я с гордым видом прохожу мимо. Так ему и надо!
Глава 20
Он просит меня прикурить, когда я пробегаю мимо в парке Осаки, в тени знаменитого замка. Огонька у меня не находится, но, поймав мой взгляд, он зовет меня присесть.
На вид ему лет 45. Похож на бизнесмена, причем весьма успешного. Идеально пошитый костюм, явно дорогой, с легким блеском. Должно быть, он замечает, что я одобрительно его разглядываю, и заговаривает со мной, как со старым другом.
«Это случилось почти четыре года назад, — говорит он. — В офис пришли люди и сделали объявление. От стыда мы не могли даже поднять головы и посмотреть друг другу в глаза. — Он замолкает. — Они сказали, что это не наша вина… экономический кризис… плохой экспортный год… и все равно…»
Кто-то дает ему прикурить. Я не смотрю ему в лицо и делаю вид, что любуюсь замком. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: передо мной человек, который хочет выговориться.
«Я потерял все сбережения и дом. Жену с детьми отослал к родителям. Мы все считали, что это временно. Несколько раз я ездил их навестить, но мне было слишком больно и слишком стыдно. Теперь мы не видимся: так легче для всех. То же самое получилось с друзьями. Хуже всего, что внешне я по-прежнему выглядел, как они, — это словно напоминало им о том, что с ними такое тоже может случиться. Как-то раз я вышел из дома с портфелем, в лучшей одежде, как на работу. И больше уже не возвращался».
Он теребит подкладку костюма. Ткань уже порядком обтрепалась.
«Я научился штопать, — бормочет он. Точно читая мои мысли, и распахивает пиджак: прореха в подкладке залатана крошечными и донельзя аккуратными стежками. — На ночь костюм приходится снимать, чтобы не помялся во сне».
Он хрипло смеется, но в голосе нет ни капли веселья.
«Как-то ночью я чуть не замерз до смерти. То была моя первая зима — январь выдался очень холодный. Я откладываю деньги, чтобы носить костюм в химчистку раз в 3 месяца. Пока его чистят, мне целую ночь и день приходится прятаться. А чтобы он не потерял вид, подвешиваю его над решеткой в метро — оттуда пар идет».
Он обратился ко мне по-английски, но постепенно перешел на японский. Некоторые слова я понимаю, некоторые нет, но по выражению его лица ясно, что он имеет в виду.
«Бывает, я покупаю дешевый билет и езжу на метро туда-сюда. Меня никто не трогает, ведь я похож на бизнесмена. Но ездить нужно всегда в час пик, когда много народу и неудобно. Я никогда не сажусь. А бывает, на меня заглядываются девушки. — Он улыбается. — Жизнь не так уж плоха».
Когда он шагает в толпе, его никто не замечает. Эти поездки в метро как ни странно, заставляют его чувствовать свою связь с миром. А увидев грязного бомжа в помятой одежде, распластавшегося земле, он реагирует так же, как и любой добропорядочный гражданин: «Я никогда не окажусь на его месте».
Он докуривает до фильтра. Курение — дорогая привычка, и большинство бездомных подбирают брошенные, наполовину выкуренные сигареты, но он так делать ни за что не будет.
«Я слишком много пью, — удрученно замечает он. — Дурная привычка из прошлой жизни. Когда я пью, то вспоминаю бары, куда мы ходили после работы — друзья, мама-сан, клубы дыма, шум, тепло. Там всегда было тепло. Тогда я этого не замечал, но теперь…»
Несмотря на приличную одежду, он не может найти работу. Он ничего больше не умеет. Продавцом его не берут — говорят, что им нужны молодые женщины, а он слишком образован, чтобы торговать за прилавком. Его костюм отпугивает людей, как и грязные лохмотья. А ведь у него есть расходы — раз в неделю нужно стричься. Его старый парикмахер не подозревает, что его клиент бомж, хотя прошло уже несколько лет. А экс-бизнесмен ни разу не попросил скидку и всегда платит наличными.
Огонек был всего лишь предлогом. Впрочем, я — эпизодический актер в его пьесе, участник всего одной сцены. А сюжет у нее такой; успешный бизнесмен прогуливается в обеденный перерыв. Только вот на работу ему возвращаться не надо. Но костюм — это вовсе не декорация; это его достоинство, его лицо.
Он все время теребит подкладку в одном и том же месте. Прореха растет.
«Наступит день, — произносит он, продолжая тормошить пиджак, — когда этот костюм совсем износится. И тогда все будет кончено».
В ту ночь мне снятся стервятники с бесплотными телами, рыскающие по сточным канавам и переулкам, пока люди безмятежно спят. Выясняется, что Осака известна не только как маркетинговая столица, но и как город бездомных, которых здесь больше, чем в любом другом японском мегаполисе. Большинство — бывшие разнорабочие, мигрировавшие в город в 1980-е годы, в период строительного бума. После первого же экономического кризиса рынок недвижимости рухнул, прошли сокращения, работу удалось сохранить лишь здоровым и молодым. Среднестатистический бездомный — мужчина старше 40. В обществе, где все регулируется жестокими правилами, работы для таких людей просто нет. Обычно бездомные обрезают все связи с семьей — им попросту стыдно показывать, в кого они превратились. Они спят на тротуарах и под мостами, а по утрам аккуратно сворачивают футоны и стряхивают мусор с безупречно чистых татами. Большинство зарабатывает на жизнь сбором мусора — 8 часов тяжелого труда приносят около 10 долларов в день. Я часто вижу их в супермаркетах: они толкают тележки, нагруженные картонными коробками, а по пятам бегут грязные собаки. Бездомные из парка Осаки натягивают между деревьями голубые навесы, фиксируют брезент старыми аккумуляторами и подметают листья вокруг своих чистеньких «домиков». В Японии их не считают за людей. Они как неприкасаемые в феодальные времена — даже не участвуют в переписи населения. Для среднестатистического японца этих людей просто не существует. Как ни странно, среднестатистическому японцу бездомные отплачивают тем же: полным равнодушием. Поэтому к ним очень сложно подобраться.
Наконец, исчерпав все свои ресурсы, я обращаюсь к Морита-сан.
«Познакомиться с бездомным сборщиком мусора?»
Обычно мои просьбы не способны ее удивить, но на этот раз она в шоке. «Даже не знаю», — настораживается она, но уже через минуту придумывает план и звонит местному шефу полиции. Тот рассказывает о благотворительной компании, которая раз в неделю готовит обеды для бездомных. Морита-сан упрашивает шефа познакомить меня с этими людьми. И вот в дождливое утро вторника я сажусь в вагон метро и еду в парк Камагасаки кормить тысячу голодных.
Работа уже кипит: организаторы таскают ведра с овощами и перепелиными яйцами, пожертвованными местными рынками. Вся еда, разумеется, просроченная. Мы поджигаем несколько костров, ставим на них большие металлические котлы и начинаем готовить. В ход идет каждый кусочек. Упавшее на землю яйцо аккуратно моют и отправляют в котел. Эти люди знают, что такое голод — ведь все они тоже бездомные.
В углах парка кучкуются группки неряшливо одетых мужчин и женщин. Сама собой формируется очередь длиной примерно в 3 квартала. Кое-кто достает зонтик, но большинство стоит и терпеливо мокнет под дождем. Получив свой рисовый шарик, бездомные по очереди макают его в оба соуса и быстро отходят в сторону. Усевшись на грязные доски, они смакуют обед, откусывая по-птичьи маленькие кусочки. Внешний вид блюда никого не интересует: главное — питательная ценность. Доевшие шарик тут же встают в конец очереди за добавкой.