Год Ворона
Шрифт:
Ну что же. В общем и целом, положение прояснилось. Теперь мое будущее можно уверено предсказывать с прозорливостью товарища Нострадамуса. Сперва немного подлечат, затем будут долго, месяца два, допрашивать. Вытянув все, что знаю, закроют в психушке. Или же, что более вероятно, спровадят на тот свет. Старые раны, знаете ли. Алкогольное прошлое. Тромб оторвался, и усё. Есть случаи, товарищ генерал армии, когда медицина бессильна ...
Мрачные размышления о том, какой же финал все-таки предпочтительнее - галоперидол с аминазином или асфиксия рвотными массами, прерывает мощный топот стада слонопотамов. Ну что же вот и звиздец тебе, Винни Пух. Сейчас
Дверь распаивается мощным рывком и в палату врывается классический профессор. Всё у него при себе - недлинная седая бородка, круглые очки с устрашающими диоптриями, на шее антикварный стетоскоп. За спиной толпится белошапочная свита численностью до мотострелкового взвода общевойсковой дивизии...
Не проходит и трех минут, как палата превращается в ЦУП во время полета Гагарина. Двое, оттеснив кареглазую медсестру, колдуют у мониторов. "Ассистенты", окружив кровать, словно волки раненого оленя, вполголоса обсуждают длинные распечатки. Несколько убийц в белых халатах, откинув одеяло, с разных сторон бесцеремонно шарят холодными руками по моему телу.
Профессор, захватив единственный в помещении стул инв.1256, сидит посреди палаты с видом Наполеона, принимающего доклады в разгаре Аустерлица. В общем, армия вторжения ведет себя так, будто я не вернулся с того света, а там и остался!
Ну уж нет, пилюлькины хреновы, сейчас я вам Женевскую конвенцию пропишу ... Втягиваю воздух в легкие, собираясь в один рык предложить в парламентско-армейских выражениях всей этой кодле или дружно заткнуть хавальники или свалить отсюда в закат над Хиросимой. Но в этот самый момент профессор, оторвавшись от чтения каких-то бумаг, очень дирижерским жестом взмахивает рукой, и вся его свора застывает кто где стоял. Дисциплинка, однако!
В наступившей тишине, разбавленной сдавленным дыханием разгоряченных издевательствами над беспомощным пациентом извергов, профессор извлекает из-под белоснежного халата смартфон, и подносит к уху, нажав предварительно кнопку вызова. Дождавшись ответа, неожиданно дребезжащим голосом произносит:
– Товарищ ... хм ... Первый? Ради бога простите за беспокойство. Но вы же тогда лично распорядились доложить немедленно. Я могу говорить? Есть. Докладываю. Верещагин пришел в сознание. Пять минут назад. Угрозы для жизни нет. Рефлексы в норме. Психоморальное состояние? В течение часа уточним, пока предполагаю, что патологий нет.
Профессор, который, возможно даже и не полковник, а генерал медицинской службы, оборачивается ко мне и вдруг усмехается в бороду:
– Впрочем могу и сейчас сказать. Психоморальное у него покрепше, товарищ ... гхм ... чем у какого-нибудь Шварценеггера. Эвона как, голубчик, глазами посвёркивает! Обстановку оценивает, и, вероятно только и думает, как бы, придушив по дороге человек десять, поскорее сбежать от нашего гостеприимства.
В своем диагнозе старый хрен прав настолько, что я скребу рукой по матрасу, в безнадежных поисках чего-нибудь увесистого и непривязанного...
– Слушаюсь!
– невольно подбирается профессор, завершает разговор и прячет телефон обратно в карман.
Раскрываю рот, чтобы сказать этому Пилюлькину пару ласковых, но не успеваю.
– Говорю сразу, молодой человек, - пресекая все мои поползновения, решительно заявляет профессор, - можете ни о чем меня не спрашивать. Обсуждать с вами что бы то ни было, и мне, и моим подчи... персоналу, - строжайше запрещено! Так что, придется вам немного потерпеть. Что касается здоровья, то обещаю,
При этих словах, две симпатичные ассистентки краснеют. Профессор же на смущение личного состава внимания не обращает, и продолжает себе:
– С пулечкой калибрика семь целых шестьдесят две сотых пришлось повозиться. Ударила, пакость такая, прямо в черепно-мозговую коробку. К счастью, мозг не задела. Однако, незадолго до этого у вас, Виктор Сергеевич, похоже было сотрясение. Что в итоге и по совокупности, как понимаете, не могло не вызвать кому...
– Так я в коме был!?...
– Совершенно верно, Виктор Сергеевич, в ней самой. Status comatosus! И, если бы не моя экспериментальная методика, не имеющая аналогов...
– Сколько дней?
– обрываю токующего профессора, придерживающегося правила "сам себя не похвалишь, хрен кто заметит".
– Три с половиной, - и не подумав оскорбляться моей бесцеремонностью, отвечает тот, - только не дней, милостивый государь, а месяцев. Декабрь на дворе...
* * *
К исходу третьего дня с момента пробуждения охреневаю от неподвижности и безделья настолько, что готов на стенку лезть.
Первые сутки, правда было не так уж плохо. Минут через десять после того, как как из палаты убралась "белая стая", вернулась та самая медсестра Ирочка, принесла пульт и, аппетитно приподнявшись на цыпочках, врубила питание телевизора. А затем аккуратно подложила мне под ладонь увесистый пульт. Следующие несколько часов, пока гребаный медицинский агрегат по каким-то ведомым лишь ему соображениям не влил в меня дозу снотворного, я пялился в экран, пролистывая канал за каналом и пытаясь побольше узнать о том, что произошло после моей отключки.
Для нынешних средств массовой информации события трехмесячной свежести - такая же древняя хрень, как динозавры в Африке или Смутное время в Московии. Иногда, конечно, упоминают, но вскользь и без столь необходимых подробностей. Ныне все внимание широких народных масс, познающих мир через объективы видеокамер, приковано к событиям в одной из бывших советских республик, правительство которой категорически не пожелало осчастливить свой многострадальный народ вступлением не то в НАТО, не то в Таможенный союз, не то в гражданскую ассоциацию "Проститутки против абортов". На фоне столичных волнений и взаимных упреков мало кто вспоминал о короткой перестрелке на реке в центре Москвы.
Однако режимный профессор службу знал круто. К концу второго дня после прихода в себя моя голова прояснилась настолько, что я смог достаточно анализировать информацию. По крупицам собирая короткие упоминания и обрывочные кадры, худо-бедно восстановил картину.
Взрыва не было. Кремль, чтоб ему и его обитателям здоровья и счастья, стоит, как ... стоит, в общем. Про бомбу мировая общественность все-таки не узнала. Комментаторы и ведущие, вещая всякую рождественскую чепуху, лишь изредка вспоминают о "проведенной российскими спецслужбами операции по пресечению наркотрафика". В зависимости от страны и политической ориентации канала, операцию называют или "топорной непрофессиональной деятельностью военных, которые подвергли опасности мирных жителей" или "блестящей оперативной работой, исполненной с изяществом показательного выступления". В случайно отловленных кадрах мелькают вертолеты, баржа, полузатопленный катер с разбитой рубкой и неясные тени, шмыгающие меж камней. Мою фамилию никто не упоминает ...