Год Ворона
Шрифт:
– Я же не дурней тебя, Петрович, - так же, трагическим шепотом, возопил Емельянов, - Так бы и сделал. Только у меня неучтенок на борту оказалась не одна, а две штуки. И вторая пострашнее первой.
– Так гражданские и свою хреновину куда-то подвесили?
– не понял полковник.
– Да нет, - отмахнулся майор, - Нинка-буфетчица в Моздоке на борт напросилась. Ее к нам как раз переводят в летную столовую. Вот "на оленях" и решила добираться. Ты же баб знаешь, Петрович. Им что бомбер, что транспортник. А нам и веселее. Тут в воздухе приказ, и понеслась
– Так что, когда бомбу вешали, девка на борту была?
– у полковника отвисла челюсть.
– А особисты что же, еблом прощелкали и самолет не провери?..
– Не поверишь, но да. Мы Нинку в хвостовой кабине под кошму уложили, приказали мышкой сидеть и не дрожать. В общем, такая вот история, - закончил майор.
– Твою ж судьбу...
– потрясенно пробормотал командир.
– Берии на них нет.
Служить при создателе ядерного оружия и Дальней авиации Петровичу не довелось по возрасту, но ничего более подчеркивающего степень нынешнего раздрая и бардака ему не придумалось.
– Да в той неразберихе слона можно было в самолет запихнуть, они ж там чуть не дрались, средмашевцы с ракетчиками, кому свой груз вешать, - пилот развел руками, дескать, точно - нет товарища Берии, да и товарища Сталина.
– Ну так от меня ты чего хочешь?
– набычился полковник, хмуро и подозрительно глядя на Емельянова. Теперь в глазах Петровича ясно читалось ожидание больших неприятностей.
– Теперь, как ни признавайся, все едино - посторонний на режимном объекте при выполнении боевой задачи. Отоспятся на всем экипаже по полной. Это же срок, однозначно.
– И что? Я-то здесь при чем?
– Помнишь, как мы в позапрошлом году неучтенные фугасы, что после учений остались, в лесное озеро ссыпали? По твоей просьбе?
– требовательно спросил летчик.
– Вижу, помнишь. Так вот, я сейчас, как медведь рогатиной к сосне припертый. А за мной - еще пятеро экипажа моего. Выхода, товарищ полковник, у меня нет. Если возьмут, то размотают по всем "подвигам". Молчать не буду. Так что сядем, как говорится, усе.
– Ну?
– мрачно поинтересовался полковник после долгой и сумрачной паузы.
– ...баранки гну, - ответил Емельянов чуть посмелее, чувствуя, что нужная мысль уже проникла в разум собеседника.
– Выручай.
– А ты знаешь, Саня, что ты последняя сука?
– осведомился Петрович с тоскливой, безнадежной ненавистью.
– Не я сука. Жизнь в Дальней авиации собачья.
– Объективный контроль сняли?
– Конечно. По ленточке все в порядке, бомбы на борту нет.
– Устройство подрыва демонтировать сможете? Чтобы мне тут Хиросима с Нагасакой не херакнули нахуй?
– Без вопросов! Мой оператор спецподготовку проходил!
– обрадовано зачастил Емельянов. Положа руку на сердце, он сомневался, что полковника удастся уговорить даже угрозой шантажа. И, предваряя следующий вопрос, майор добавил, - стукачей в экипаже нет. Не первый раз бабу на борт берем. Восемнадцать часов на дежурстве -
– Значит так, - уже практически призадумался Петрович.
– Вы на дезактивации? Там в капонире приныкан гидроподъемник. Как стемнеет, опускайте свой прожектор, разоружайте, и везите свою ... хрень... в конец поля. К кленовой роще. Там, ближе к опушке, вырыта яма. В нее клад свой аккуратненько спустите.
– На тросах?
– На полотенцах, бля!
– злобно огрызнулся полковник.
– Опустите - присыпьте землей на полметра. Сверху досок и разного мусора каких-нибудь набросайте. Остальное - не ваше дело. Эх... не сдюжите, спалитесь...
– Сдюжим!
– как можно убедительнее заверил пилот.
– Ты же наш "объект" знаешь, вокруг поля, сплошные перелески и отсыпные капониры. Вечером ни летунов, ни технарей, только бойцы - караульные, так они же тебе и подчинены... Как стемнеет, на дальней стоянке можно хоть танк гонять.
– Ну... давай... пробуй, - через силу, выдавливая каждое слово, ответил полковник.
– Так я машину твою заберу?
– чуть дыша, из опаски спугнуть удачу, спросил Емельянов.
– Чтобы скорее обернуться.
– Забирай, - вздохнул Петрович.
– Водилу отошли сюда, ко мне. Как закончите, выезжайте через дальние ворота. Там мои дембеля. Молчать будут, хоть десяток баб вывози.
– А особисты?
– Везучий ты, товарищ майор!
– осклабился полковник, потирая вспотевший висок.
– Ихний Лукашин сегодня звездочку обмывает. Справляют всем отделом. С обеда у себя на подворье засели, зуб даю, как свиньи уже. Отдельная территория, хоть баб греби, хоть спиртягу жри - никто не заметит. Это нам с тобой "усиление борьбы с пьянством и алкоголизмом", а им до задницы.
– Так я пойду?
– Погодь. Еще одно. Когда после... развезешь своих по домам, сам возвратись той же дорогой сюда. На все, про все у тебя времени пока мы последнюю цистерну не сольем. Не в обрез, но и не волокить. И смотри, майор, насчет болтовни ... У таких дел срока давности не бывает.
Емельянов шуганул бойца-водителя от баранки и сам погнал по ухабистому асфальту УАЗик в безбашенной летной манере: "Даю газу, ручку на себя, а он не взлетает!"
* * *
Дождавшись сумерек, опустившихся на летное поле, экипаж приступил к делу.
Тихо матеря сквозь зубы техников, ядерный щит Родины, Раису Максимовну с Михал Сергичем и прочие достигнутые консенсусы, летчики опустили треклятое специзделие на тележку для перевозки авиадвигателей, и откатили на пару сотен метров к роще, где еще с обеда была вырыта глубокая, метра три, яма. Рывшие ее бойцы то ли проштрафились, то ли +"дембельский аккорд" отбывали, да, в общем, и неважно. Главное, что яма оказалась где следовало. Не прошло и получаса, как бомба легла на дно. Ее закидали хворостом, присыпали землей и от души потоптались сверху. Благо, три саперные лопаты на спецплощадке нашлись.