«Годки»
Шрифт:
— Между нами, — говорит, — вчера по случаю Восьмого марта хлебнул я немножко, потому утром не в настроении был. Ты, — говорит, — не обижайся, что я тебе схамил малость.
— Это, — говорю, — ладно, а вот с выпивкой кончай. Если еще повторится, не посмотрю, что друзья.
Усмехнулся Соломатин:
— Эх, Сергей, не понимаешь ты, что я последний год служу. Осенью — на «гражданку».
— К себе в Ростов поедешь? — спрашиваю.
— Не решил еще. Может, здесь останусь вначале. Мне, понимаешь, костюм надо справить, ну и еще кое-что. Я уже полуботиночки себе купил. Желтые, красивые. Хочешь, покажу?
— Не надо, — говорю. — Верю, что красивые.
— Ну, ладно, — говорит. — Значит, отношений портить не будем, так?
— Не будем. Только ты помни…
— Ясно, — машет он рукой. — Не беспокойся. Между прочим, ты что это пишешь по вечерам?
Я, признаться, немного смутился. Сижу, не знаю, что ответить. А он мне подмигивает:
— Может, в писатели метишь? Дело хорошее. Вон у Клавдии муж был — он тоже сочинял что-то. Не то баллады, не то баланды. Для эстрады, в общем. Здорово зарабатывал, она говорила.
— Какая Клавдия?
— Не знаешь разве? Продавщица в ларьке. Так что — давай, Серега. Жми на словесность, ты с головой парень.
Какой-то неприятный осадок у меня после этого разговора. Я «баланды» писать на собираюсь. И вообще я решил после службы податься на китобойную флотилию «Слава».
Все ж таки, рассказ тоже хочется написать. Вот куплю тетрадь и начну. «Жми на словесность»… Скажет тоже…
А эта Клавдия — веселая. И не такая уж толстая. Симпатичная даже. Что у нее за отношения с Соломатиным?
Мы четвертый день в море. Уже сдали часть учебной задачи. Погода паршивая. Частые снежные заряды, здорово качает. Пробовали стать под РДП, но не вышло: большая волна. Когда волны захлестывают шахту, поплавок закрывает ее, и тогда дизель «хватает» воздух из отсека так, что живот под ребра уходит.
Сегодня обнаружил воду в газоотводе. Хорошо, что я вовремя проверил, а то вода уже начинала замерзать и могла случиться неприятность. Спрашиваю Соломатина, почему он не спустил воду из газоотвода. Он посмотрел на меня ошалело, а потом накинулся на Калиничева с руганью.
— Прекратите мат! — говорю. — В чем дело?
— А в том, — говорит, — что я был занят и велел этому сачку спустить воду.
Калиничев, совсем зеленый от качки, говорит:
— Неправда, ничего вы мне не велели.
И смотрит злыми глазами. Еле я успокоил Соломатина. Неправильные какие-то у них отношения. Придем в базу — надо будет разобраться. А сейчас — не могу, качка с ног валит. Пишу, а сам букв даже не разбираю.
Мы все еще в море. Сегодня обратил внимание, как Соломатин записывает в журнал температуру масла и топлива. Я подумал, что его почерк…
Вчера не успел дописать: сыграли аварийную тревогу. Мотористы действовали хорошо.
А ночью было происшествие. Левый дизель работал на винт-зарядку. В отсеке были мы с Калиничевым, я ему как раз объяснял, что такое режим винт-зарядки. Вдруг около шести утра в трюме зашипело и дохнуло горячим паром. Я доложил в центральный и срочно остановил дизель. Оказалось — лопнул резиновый амортизатор нагнетающей масляной магистрали, это такое толстенное резиновое кольцо, которое зажимает два конца магистрали. Видно, резина лопнула от вибрации при работе дизеля.
Пришел лейтенант Панин, приказал сменить амортизатор. Я взял ключ и полез в трюм. Еле пробрался к амортизатору: место неудобное, магистралей полно да и дизель-компрессор горячий, здорово обжигал. Кое-как просунул руку с ключом, стал отдавать болты. А Калиничев сверху, из-за дизеля, придерживал своим ключом гайки. Мы порядком измотались, пока сняли лопнувший амортизатор, заменили его новым и снова взяли на болты. Два с лишним часа работали, и лейтенант сказал, что мы быстро управились. Он потом написал о нас заметку в боевой листок.
Мне понравилось, как Калиничев работал. По-моему, он вовсе не сачок. Я его похвалил и в первый раз увидел, как он улыбается. А потом он говорит мне:
— Товарищ старшина, даю вам честное комсомольское, что он не приказывал мне спустить воду из газоотвода.
Лицо у него было усталое и перепачканное маслом. И руки тоже по локоть в масле. Я ему верю. Я его спросил, чего они не поделили с Соломатиным, но тут подошел Линник, и он не ответил. Ладно, придем в базу — разберусь.
Да! Вчера начал писать и не закончил: почерк Соломатина показался мне похожим на почерк той странной записки.
Третьего дня пришли с моря и стали в планово-предупредительный ремонт. Работы очень много навалилось, каждый день до позднего вечера. Никак не выкрою времени, чтоб с Калиничевым поговорить. А он молчит. Соломатин ходит вялый, как осенняя муха. Старается свою работу на Афонина переложить. По-моему, он продолжает выпивать, но поймать на этом деле я его не могу. Да и, признаться, не хочу. Все-таки дружили мы с ним…
Сегодня забежал в ларек, попросил общую тетрадь. А она, Клавдия, говорит мне:
— Пожалуйста, товарищ Лошаков.
Я удивился, спрашиваю, откуда она мою фамилию знает. Она улыбается накрашенными губами:
— А я всех знаю.
Тут я выпалил:
— От Соломатина знаете.
— Может, и от Соломатина, — говорит. — Даром, что ли, он у меня в женихах ходит.
Так и сказала. И засмеялась. Ну, я побыстрее расплатился и выскочил из ларька. А она хохочет вслед. Дерзкая какая женщина.
Столько событий, что не знаю, с чего начать. Ладно, буду писать по порядку.