Годы испытаний. Книга 1
Шрифт:
Горестные размышления Русачева прервал близкий треск вражеских автоматов.
Харин подбежал к Русачеву.
– Садитесь в последнюю машину. Она везет документы штаба. Нельзя ждать ни минуты.
Русачев в ярости, не помня себя, двинулся на Харина:
– Ты предлагаешь мне ехать в какой-то коробке с пыльными бумагами! На коне всю гражданскую воевал, на коне и теперь не пропаду.
Ординарец тут же подал коня, и, не попрощавшись, ни с кем, два всадника скрылись на бешеном галопе, растаяв в клубах пыли.
Спустя полчаса стало известно, что Русачеву не удалось далеко ускакать. Ординарец убит наповал немецкой «кукушкой», а тяжело раненный Русачев лежит, придавленный убитой лошадью, неподалеку
Харин посылал трех бойцов, одного сержанта, писаря штаба и лейтенанта - офицера связи выручить Русачева, но к комдиву нельзя было приблизиться - немецкие «кукушки» закрыли все выходы к дороге у опушки. И все посланные были убиты.
Как раз тут-то и появился Жигуленко. Харин набросился на него.
– Это твои шашни с Талановой погубили комдива!
– Иди ты знаешь куда!
– крикнул ему Жигуленко.
Неизвестно чем кончился бы этот спор, если бы не появился комиссар дивизии Поморцев. И тут у Харина созрел план.
– Товарищ полковой комиссар, - сказал он, - у меня нет подходящих людей, кто бы мог добраться до тяжело раненного Русачева. Пусть это сделает Жигуленко. Ведь он адъютант.
Поморцев неохотно поддержал Харина.
– Как вы думаете, товарищ старший лейтенант?
– обратился он к Жигуленко.
– Жизнь Русачева действительно в опасности… Мы теперь наверняка очутились в окружении. Попытайтесь спасти комдива.
Жигуленко взглянул на опустошенную опушку, где за едва различимым бугром крупа лошади лежал Русачев. «Он, может, еще жив, нуждается в помощи. Его нельзя оставлять на растерзание врагам!» Жигуленко повернулся к Поморцеву, подчеркивая этим свое пренебрежение к Харину, и ответил:
– Я выполню ваш приказ, товарищ комиссар!…
Быстро сняв новое снаряжение, он вложил по ручной гранате в карманы брюк, а пистолет поставил на предохранитель. Перебегая от одного дерева к другому, Жигуленко приближался к опушке. Все кругом зловеще молчало. Только где-то далеко распарывали воздух автоматные очереди, и это было похоже на то, будто кто-то рвал огромные простыни.
Постепенно деревья редели. Жигуленко остановился, отдышался. «Зачем я прячусь за деревьями? Ведь никто по мне не стреляет». Он вышел из-за толстой сосны и, пригибаясь, пошел. Оголенная опушка, небольшие пеньки да высокая трава. До Русачева оставалось метров триста. И тут Жигуленко показалось, что Русачев пошевелился. «Значит, жив…»
Тогда Евгений кинулся бежать к нему, но хлесткая автоматная очередь ударила рядом. Жигуленко упал на землю, затаился. И вдруг его охватило чувство безнадежности и отчаяния. Он ясно ощутил, что все это делает напрасно. И сразу Евгений почувствовал себя беспомощным, жалким перед одинокой немецкой «кукушкой». К чему ему гранаты? Они только мешают ползти. Теперь вражеская «кукушка» сделает все, чтобы помешать ему добраться до комдива. «Зачем я ползу туда? Может, Русачев уже умер. Неужели и мне надо губить молодую жизнь из-за никому не нужного трупа?» Мысли его вернулись к Ляне. «Возможно, она уже в штабе. Конечно, не может же она не выполнить приказа. Надо вернуться, разыскать ее и уходить отсюда без оглядки».
Жигуленко повернулся и пополз назад. И снова совсем рядом ударила автоматная очередь, срезая траву и цветы. Жигуленко понял: вражеский автоматчик не только наблюдает, но и охотится за ним. «Если я поползу обратно к своим и он убьет меня, наши поймут, что я струсил, отказался выполнять приказ».
Эта мысль обожгла, точно удар кнута. Евгений повернулся и опять пополз к комдиву. Немецкая «кукушка» молчала. «Может быть, немец не видит меня в густой траве?» Жигуленко сделал короткую остановку, вытер капли пота со лба и снова пополз вперед. И вдруг что-то его остановило. «И чего я ползаю здесь? Зачем? Предположим, доберусь до него благополучно. Ну, а дальше? Как вынесу его, тяжело раненного, когда он находится под наблюдением и обстрелом немецкой «кукушки»? Снайперская пуля может просверлить мою голову - и тогда все… все…»
И снова тело Жигуленко охватило леденящее чувство страха. Он лежал, не в силах сделать ни одного движения. Все вокруг безмолвствовало. Небо заволокло мрачно-грязными тучами. Война распугала птиц, осиротели леса, и только изредка, нарушая тишину, скрипел кузнечик.
Жигуленко поглядел на часы. «Может, дождаться темноты? Как эта разумная мысль не пришла раньше? Точно, я не двинусь до вечера. Поморцев и Харин, конечно, к этому времени уйдут».
И вот, когда уже, казалось, он нашел спасительный выход, сзади зашуршала трава, опять хлестнула автоматная очередь, и чей-то короткий предсмертный крик раздался рядом. «Значит, Харин и Поморцев не ушли. Они посылают новых людей на помощь комдиву. А если сейчас доползут до меня и увидят, что я цел и невредим, нехорошо получится…»
Эта мысль заставила Жигуленко двинуться вперед. Теперь он полз быстро, без передышки. «Будь что будет! Если комдив действительно убит, я, дождавшись темноты, уйду с чистой совестью».
И вот Жигуленко дополз до Русачева. На него глядели стеклянные мертвые глаза. Из полуоткрытого рта на щеку полз кровавый жгут. «Убит! А я рисковал жизнью!» Жигуленко взглянул на упрямый подбородок Русачева, на суровое выражение лица и невольно вспомнил недавний разговор с комдивом. Да, это была его точка зрения на современную войну.
«Ты думаешь, я из книг это вычитал, - говорил он, - или сам взял да выдумал? Нет, дорогой!… Эта теория не только моей, а и кровью многих писана в годы гражданской войны. Наша страна - махина, не какой-то там Люксембург. Просторы у нас необъятные, а дорог мало. Полгода зима одна. А осенью, весной из грязи ноги не вытянешь. А конь, он что солдат, везде пройдет. Вот придет осень, пойдут дожди, а там и снегу подвалит. Конники тогда еще себя покажут. Конь в истории не раз выручал человека на войне». Но вот Русачев лежит - не спас его быстрый конь. Жигуленко чуть приподнял голову, огляделся. Метрах в двухстах виднелась яма. «Туда - и ждать дотемна!» - решил он, Евгений вскочил и кинулся к яме. И совсем на краю ямы в голову и спину ударила автоматная очередь.
…Из ямы, заросшей густой травой, торчали два сапога. Они привлекли внимание сидевшего на сосне гитлеровца. Автоматчик хозяйским глазом определил номер трофейных сапог. Повесив автомат на шею, вынул блокнотик, где аккуратно вписывал «личные трофеи», и под шестнадцатым номером в графе «обувь» сделал пометку: «Новые хромовые сапоги, номер 40-41».
Глава десятая
1
Потеряв почти всех бойцов роты во время контратаки и артиллерийского налета, Миронов жил теперь одним желанием - спасти знамя полка во что бы то ни стало. Вначале ему казалось, что выполнить приказ Канашова нетрудно. Вот и просека, которую расчищала его рота для контратаки; вот и одинокая высотка с поляной, обрамленной молоденькими березками, где похоронены боевые друзья, погибшие в сражениях за Днепр. Теперь надо взять чуть левее. Еще метров пятьсот-шестьсот, и он будет у цели. С берега доносились одиночные винтовочные выстрелы и автоматные очереди. «Это наши подразделения ведут бой. Значит, мы еще здесь не одни».