Годы испытаний. Книга 2
Шрифт:
– Пожалуйста, товарищ военврач.
Она оставила пару белья одного из осматриваемых ею бойцов, которое показалось ей чем-то подозрительным. Белье источало запах легкого одеколона. Старшина выдал бойцу взамен другое белье,
Верть только улыбался, наблюдая за Аленцовой. «Что я, схожу уже с ума?
– думала она, то краснея, то бледнея при проверке.
– Нет, кажется, здесь я переборщила».
– Ну куда вы поедете, товарищ военврач,-сказал ей Верть.- Сейчас опять началась вьюга. Оставайтесь ночевать у меня в землянке, будьте как дома, а я пойду к начальнику штаба. Завтра вас отвезут, куда прикажете.
Аленцовой не хотелось оставаться и даже было стыдно за проявленное недоверие к этому молодцеватому комбату, который был очень любезен и все время улыбался. Но она поглядела на чистую, уютную землянку из двух комнат, чем-то напоминающую небольшой домик хорошего хозяина, и согласилась остаться. Во второй комнате - спальня, на топчане лежал матрац, набитый душистым сеном. Она вынесла коптилку в первую комнату, разделась и легла. «Вот теперь я отдохну как следует. Еще сутки - и уеду в Поземково, увижу Михаила. Двое суток не видела, а будто месяц как мы в разлуке»,- подумала она, засыпая.
Но спать Аленцовой долго не пришлось. Она только вздремнула, как услышала голоса. Один из них - звонкий, говорил на русском языке, другой с акцентом, каким говорят по-русски народы Закавказья.
– Зачем смеешься, Ефим? Плакать надо. Сегодня опять начальник ругал. Ух, как ругал! Научи, будь другом, как с вошью бороться. Открой секрет, как это у вас ни один вошь нет. Научи, будь другом…
– И это ты за секретом километр по такой метели шел?
– Сил нет моих. На край света пойдешь, если прижмет…
Аленцова подумала о том, что и она готова идти куда угодно, чтобы разгадать таинственную загадку, и сочувствовала собеседнику, умоляющему Ефима.
– За науку платить надо. Что это я задарма свои секреты всем раздавать буду?
– Чего хочешь бери, научи только, - молил боец.
– Я много с тебя не возьму. Гони пол-литра водки: ты все равно не пьешь.
– Бери, отдам. Мне только чуть-чуть в пузырек отлей.
– Зачем тебе?
– Вместо одеколона. Не могу, понимаешь, у меня жестокий волос, побреюсь - и раздражение получается.
– Господи, и живут же такие люди на свете! Зря портят водку - морду ею протирают. Ну ладно, дело твое. По рукам.
– Хлопнули ладоши.- Так, значит, секрет мой простой. Разнюхал я в артиллерийском дивизионе, что наш полк «поддерживает» дезкамера на машине…
«Так вот оно в чем дело», - подумала Аленцова.
– Хорошая, я тебе скажу, штука, надежная. После нее не то что вошь, никакой микроб не уцелеет. А в наших дезкамерах-землянках убьешь, но разве только время… Прихожу и своим глазам не верю: начальник дезкамеры - кто бы, ты думал? Не угадаешь? Сабит.
«Да, но почему же тогда в артдивизионе встречаются случаи вшивости?» - недоумевала Аленцова.
– Какой Сабит?
– Помнишь, во взводе Миронова вместе с нами служил?
– Мухтар?
– Да, он самый. Он уже сержант по званию. Договорились мы с ним полюбовно. Как освобождается у него дезкамера, он звонит мне. Еду, прожариваю обмундирование, а бойцы в бане моются. Они никогда в жизни столько не мылись: через каждые два дня - и в баню. А я им чистое бельишко с полной дезинфекцией. Вот потому у нас и полный порядок. Комбат у нас хоть и молодой, но строгий. И за бойца болеет, душу отдаст…
«Так вот в чем секрет, вот она, разгадка! Недаром нарекла я Вертя хитрым комбатом», - думала Аленцова.
– Что же ты от меня скрывал? Такой ты мне друг?
– Чудак ты, Григорий Аркадьевич… У них одна машина. Им самим надо сколько барахла через нее пропустить… Не может же она сутками напролет работать. Да ты не вешай носа, для тебя я договорюсь с Мухтаром. Будет и в вашем батальоне полный порядок.
«Ну, это в одном, другом батальоне, - думала Аленцова, - а мне надо, чтобы во всей дивизии был полный порядок».
– Спасибо, Ефим. Ой, какое тебе спасибо! Я тебе не только пол-литра водки - бритву подарю. У меня две… Ух, какие бритвы! Месяц будешь бриться, не надо править. Это мне мой дядя подарил. Он такой парикмахер, его весь Ереван знает… Очереди к нему, как за хлебом, стоят.
– Ну, бритву, если не жалко, дари, а водки не надо. Это я пошутил. К чему она? Нам дают по стопке - и хватит. Только башку ею дурманить. Если доживем до Нового года, вот тогда приходи, вместе встретим.
– Обязательно дожить надо. Табачку дам. У меня не табак - перец. Два раза затяжка - и голова кругом.
– Давай попробуем твоего знаменитого перца… И чего это комбата нет? Мы уж с тобой полчаса болтаем.
– Придет. Может, по делам своим задержался.
– Подумать только, как народ об армии своей заботится! И кормят нас сытно, и обмундирование нам теплое зимой. И взять хотя бы эти дезкамеры. А вот немецкая армия не то. Породой своей арийской хвастаются, цивилизация, а пленные, видел, какие?
– Видал, видал. Завшивели, смотреть на них противно. Цивилизация, а вшей, прости меня, сидят и вручную щелкают, первобытным способом. Пойдем, Григорий Аркадьевич… Мне надо разыскать комбата.
Нет, Аленцова не сожалела, что ей не дали уснуть и что она была случайной свидетельницей этого разговора двух неизвестных бойцов. Теперь у нее созрел ясный план, что ей надо делать, чтобы избавить весь личный состав дивизии от этих опасных насекомых, которые задали и ей трудную задачу. «Особый контроль за прибывающим пополнением. Проверить в подразделениях полка самодельные дезкамеры и их эффективность, использовать на полную мощность имеющиеся дезкамеры на автомашинах и стараться довести их число до полного, комплекта. Вот тогда можно сказать, что санитарное состояние в дивизии будет отвечать требованиям войны».