Годы испытаний. Книга 2
Шрифт:
– Что, девка, медаль получить задумала? Здесь не дают. На фронт езжай.
Наташа вспыхнула:
– Я-то была и еще поеду, а тебе не мешало бы туда, жир поубавить…
– Подумаешь, фронтовичка нашлась! Знаем мы таких… походно-полевых жен…
Наташа кинулась с кулаками на обидчицу, но ее удержали подруги-санитарки. Они уже знали фронтовую биографию Канашовой и были на ее стороне.
В тот день после обеда Наташа почувствовала смертельную усталость. Заплетались ноги, появилась одышка, и все тело стало болеть, как после побоев. Но она заставляла себя работать наравне со всеми.
– Да ты в жару, дочка. Надо врача.
Наташа с трудом приоткрыла глаза и помотала головой.
– Не надо.
– Приказываю, и цыц!
– властно сказала бригадирша.
Наташа не смогла сама подняться. Видно, тяжелый путь, который она прошла, выходя из окружения, голодное истощение и переживания, связанные с потерей отца, Миронова, и разлука с Ляной привели ее к крайней физической и духовной усталости.
Более двух недель лежала Наташа в постели. Находилась она не в госпитале, а по настоятельной просьбе девушек-санитарок - в общежитии. Врачи не нашли у Наташи ничего опасного для жизни. В диагнозе было сказано: «Сильное нервное перенапряжение и физическое истощение, связанное с пребыванием на фронте».
Девушки бережно ухаживали за ней. На ее столе нередко появлялось то, чего не было в солдатском рационе питания. Приносили сгущенное молоко; на консервы и старое обмундирование, которое доставали у старшины автомобильной роты, выменивали в деревне сметану, моченые яблоки и белый хлеб. Особенно удачно получилось с обменом у медсестры Марины Беларевой, с которой за время болезни сдружилась Наташа.
– Если он мне завтра не принесет обещанную пару брюк, - грозила Марина, - даю своему ухажеру отставку.
– Не надо, - советовала Наташа.
– Он и так тебе уже, наверно, полсклада отдал…
– Подумаешь, барахла ему для меня жалко. Все равно они его на ветошь списывают.
– И она вздергивала свой задорный нос, обсыпанный, будто маковыми зернами, веснушками.
– Ох, Наташенька, замучил он меня своими объяснениями в любви!
– горестно вздыхала она, глядя в зеркало и раскладывая по лбу шелковистые колечки волос.
– Мало того: стихами стал объясняться…
– Ну, а ты что ему в ответ?
– Смеюсь и говорю: «Не верю». Все ведь так ребята: пока от нас любви добиваются - и стихи, и песни, и горы золотые сулят, а добьются - и поминай как звали!
– Нет, Марина, не все, - возражала Наташа.
Их разговор прервала вошедшая санитарка, обидевшая накануне Наташу. Она потупила взгляд, вынула из санитарной сумки банку и поставила на тумбочку перед кроватью.
– Не серчай на меня. Мало ли что бывает: по глупости и с языка сорвется. Злая я была… У меня большое горе - отца немцы на фронте убили. Поправляйся скорее, - заулыбалась санитарка.
– Не серчаешь?
– Она протянула руку и тут же ушла.
У Наташи терпкий комок подкатил к горлу, на глаза навернулись слезы. «Откуда она знает, что я люблю вишневое?»
Марина с завистью глядела на банку с вареньем.
– Не могу себе представить, где она достала!
– Приходи вечером, будем вместе чай пить…
– Спасибо, Наташа, но я сегодня не смогу.- Она взяла и сжала Наташину руку.
– Ты кого-нибудь любила?
– Любила.
– На лице Наташи блуждала грустная улыбка.
– А он тебя?
– Думаю, любил…
– Почему - любил?
– перебила Марина.
– Вы что, поссорились?
Дверь открылась, и на пороге появился старшина, высокий, худощавый, с длинными руками. Он смущенно улыбался.
– Здравствуйте, девушки. Марина, тебя можно на минутку?
– А где обещанные штаны?
– спросила она.
– Все в порядке, Марина. Даже два комплекта. И гимнастерок добыл, и тебе вот… - Он ловко, как фокусник, выдернул из-за пазухи песчаного цвета цигейковую ушанку.
– Комсоставская. Она тебе в самый раз будет.
Марина помотала головой.
– Не надо.
Старшина от удивления чуть было не выронил шапку.
– Не нравится?
– Нравится. Но почему одна? У меня ведь подруга,- она указала кивком головы на Наташу.
– Знакомьтесь.
Старшина, ступая неизвестно зачем на носках, протянул длинную руку. Покраснел и стал неловко переминаться с ноги на ногу.
– Постараюсь и вам достать. Схлопочу, не беспокойтесь.
– Садитесь, - пригласила Наташа.
– Благодарствую, надо идти. Меня ждут шоферы-новички. Обмундирование им надо выписывать.
– А где обещанное?
– строго спросила Марина.
Старшина растерянно пожал плечами.
– Неужто всякую дрянь тащить в комнату? Больной человек лежит… Я за дверью сверточек оставил.
– Пошли, пошли, сама погляжу,- прикрикнула Марина и вывела старшину за собой.
…Наташа с улыбкой лежала, думая о подруге. Она поймала себя на мысли, что так легко и быстро «променяла» дружбу с Ляной на дружбу с Мариной. Она сравнивала их обеих, и обе они нравились ей. И Наташа была довольна, что имеет таких хороших подруг… «Неправда, когда говорят, что большинство людей плохие, коварные, злые и способны только на подлости, - думала она.
– И не всегда человек, который обидит тебя случайно, плохой или никудышный. А с Мариной трудно согласиться, что если любишь, то больше никто не может понравиться как человек. Я вот люблю Сашу, для меня он все. Но и Вася Самойлов хороший человек… Нет-нет,- отогнала она от себя мысль.
– Сейчас для меня никто не существует, кроме Саши». Наташа стала вспоминать об их последних размолвках. Какими мелкими и никчемными казались они, особенно теперь! «Увижу ли я тебя, дорогой мой Сашка? Где ты сейчас? Может, и в живых нет?» Но Наташа не могла и не хотела даже представить себе, чтобы с ним случилось что-нибудь.
2
Настойчивость Наташи взяла верх. Несмотря на уговоры врача «полежать еще и окрепнуть», она начала работу наравне со всеми.
Трудно подниматься утром на заре, когда одолевает сон. Марина сдернула одеяло с Наташи.
– Вставай, соня…
Наташа вскочила, быстро, по-солдатски натянула на себя одежду. В общежитии холодно. Топят мало: экономят. Заправила постель. Ополоснула лицо обжигающе-холодной водой.
По дороге Марина тараторила: