Годы нашей жизни
Шрифт:
Зимней ночью девятнадцатого года радисты впервые услыхали в своих наушниках вместо сигналов азбуки Морзе человеческий голос:
«Алло! Алло! Говорит Нижегородская радиолаборатория… Раз… два… три…
К концу 1919 года лаборатория уже вела пробные передачи речи и музыки на расстояние.
Потом опытный передатчик, поставленный в Москве на старой Ходынской радиостанции, начал усиленно осваивать эфир.
Первые опыты радиотелефонии, как тогда называли радиовещание, были обнадеживающими. Ленин увидел в них возможность в недалеком времени вести разговор сразу с миллионными аудиториями.
Председатель ВУЦИКа Г. И. Петровский и заместитель председателя Совнаркома УССР М. В. Фрунзе как члены ЦК РКП полностью осведомлены, какое значение Ленин придает развитию радио и какие практические вопросы радиодела он постоянно выдвигает в Политбюро, Совнаркоме.
Они знакомы и с письмом Бонч-Бруевича — его разослали по указанию Ленина.
«…В нашей технике, — недавно докладывал Ленину этот ученый, — вполне осуществимы передачи живой человеческой речи на возможно далекое расстояние…»
После окончания гражданской Михаилу Васильевичу и Григорию Ивановичу часто приходилось ездить в Москву. Для нового пейзажа московских улиц стали привычными разъездные грузовики с громкоговорящими установками.
Как-то в октябре двадцать второго во время Пленума ЦК, принявшего ленинский план формирования Союза ССР, Фрунзе с Петровским ехали в открытой машине по Москве. Подъезжая к Театральной площади, они еще издали услыхали голос оратора и увидели скопление людей.
Петровский попросил остановить машину. Оба вышли из автомобиля. Рупор, под которым собралось много народу, разносил над площадью голос диктора. Передавали устную газету РОСТА.
И здесь, на площади, у Фрунзе, впервые наблюдавшего такую массу радиослушателей, вдруг возникла идея. Он хотел тут же поделиться ею с Григорием Ивановичем, но воздержался, подумав, что сначала надо кое о чем расспросить специалистов.
Ехали молча.
Фрунзе задумался. У Михаила Васильевича была отменная зрительная память. Он тотчас представил себе страницу машинописи (вдруг всплыла даже такая деталь — шрифт синий) — подписанное Лениным постановление СНК о сооружении Центральной радиостанции. Радиус действия будущей станции две тысячи верст.
Тем временем Григорий Иванович под впечатлением увиденного на московской площади подумал о приемопередающей станции, которую сооружали в Харькове. Он спросил Михаила Васильевича, когда станция будет готова.
— Основные работы закончены. Начали освоение, — ответил Михаил Васильевич, продолжая думать о своем и решив обязательно переговорить с наркомпочтелем Довгалевским.
Вечером Фрунзе по телефону разыскал руководителя связи.
— На каком максимальном удалении от Москвы теперь слышен радиоголос новой станции? Я имею в виду передачу живой речи.
— Пока примерно в районе двухсот пятидесяти верст.
— Станция рассчитана на вещание радиусом в две тысячи верст?
— Именно так, — отвечал Довгалевский, думая, к чему клонит свои вопросы Михаил Васильевич, и тут же добавил: — Трансляция речи на далекие расстояния пока остается хоть и очень близкой, но еще не решенной задачей.
— Меня интересует, как скоро станет возможной передача речи по радио для Харькова.
Последовала пауза, длившаяся секунду-другую, далее Фрунзе услыхал:
— Затрудняюсь сейчас точно ответить на ваш вопрос.
— До Харькова всего семьсот двадцать верст.
— Представляю себе.
— Товарищ Довгалевский, а при особой необходимости, — продолжал Фрунзе, — мы могли бы осуществить трансляцию речи из Москвы для Харькова?
— Когда именно?
— Примерно недель через пять.
— Гарантии я дать не могу… Но в принципе, вероятно, да.
— Вот это уже другой разговор.
Нарком продолжал:
— Мне нужно посоветоваться с нашими товарищами. Затем выяснить степень готовности Харькова для приема рупорной радиопередачи, тут ведь потребуется специальная помощь. Михаил Васильевич, мы могли бы с вами встретиться послезавтра?
— Безусловно. Какое время вас устроит?
— К середине дня я в вашем распоряжении.
— Завтра созвонимся…
4
Обстоятельства сложились так, что до революции Ильичу не довелось быть на Украине. В первые годы революции с их сложнейшей фронтовой обстановкой, требовавшей почти ежедневного присутствия Ленина в Москве, тоже не удалось поехать.
После победы Октября на многих украинских съездах, конференциях — партийных, советских, крестьянских, профсоюзных — высказывалось горячее желание увидеть Ильича на Украине.
В Кремль со всех концов республики Ленину приходили письма с приглашениями, и многие из них одновременно шли в два адреса. Из городов и сел обращались к всеукраинскому старосте с просьбами переговорить лично с Владимиром Ильичем, посодействовать его приезду.
«Если Ильич будет на Украине, пусть обязательно посетит Подолию…»
«Просим заехать в наше Сентово, Елисаветградского уезда…»
Григорий Иванович поручил своему помощнику Дубенко подбирать такие письма. Самые интересные из них Петровский иногда брал с собой, отправляясь в Кремль или в Горки к Ленину. Некоторые из писем хранили след карандаша.
Однако, человек дисциплинированный, в недавнем сугубо военный, он не имел склонности к чрезмерному любопытству или привычки задавать лишние вопросы.
Главное он знал от самого Григория Ивановича. Петровский, Фрунзе, Чубарь, все руководители республики давно вынашивали идею организовать поездку Ильича по Украине. На V съезде Советов Дубенко особенно сильно почувствовал, как люди ждут приезда Ленина.
Весь зал встал. Овация в честь Владимира Ильича длилась долго. Казалось, ей не будет конца. Возгласы из всех концов зала: «Почему Ильич не приехал? Просить его посетить наш съезд!»