Годы огневые
Шрифт:
Методист Феретти, член фашистской партии с 1923 г., систематически отказывается давать свидетельства об окончании школы ученикам–словенам, отказавшимся вступить в профашистское общество.
Только в одной Горице было уволено 16 словенских преподавателей за то, что они присоединились ко всеобщей стачке протеста по поводу известных событий в Шкедне. Среди уволенных были профессора Буфон Смаго, Надо Рупель и Рафаэль Бочар, познакомившийся в свое время с Барагой в застенке гестапо, где Барага пытал его.
Словенские школы не получили разрешения участвовать в демонстрации во время всенародного протеста по поводу шкедненских
Представитель Военного управления объяснил это решение следующим: «Если учащиеся словенских школ так относятся к занятиям в школе, значит, школы им вообще не нужны…»
Югославский народ, населяющий Юлийскую Крайпу, испытывал на себе долгие годы тиранию итало–фашистского господства. Он хотел бы, чтобы в результате победы союзных демократических стран и той героической освободительной борьбы, которой единодушно отдали себя югославские народы Юлийской Крайны, на родной земле восторжествовали справедливость, свобода и дружба между народами и истинная демократия. Но, к сожалению, факты не дают оснований полагать, что надежды народа оправдались.
10 марта триестская полиция, как известно, в большинстве своем состоящая из бывших фашистов, расстреляла в Шкедне рабочую демонстрацию. Это вызвало бурю народного негодования и всеобщую стачку.
Но 13 марта во всех газетах Триеста появилось следующее сообщение:
«Посещение генерал–лейтенантом Хардингом гражданской полиции Юлийской Крайни.
Сегодня утром командир 13-го корпуса генерал–лейтенант сэр Джон Хардинг посетил командование гражданской полиции Юлийской Крайни в Триесте и говорил со всеми офицерами. Он выразил в общих чертах удовлетворение тем, как гражданская полиция исполняет свои обязанности в особенно тяжелых условиях…
Генерал Хардинг напомнил офицерам о разносторонности доверенного им дела и заверил, что они и все принадлежащие к силам полиции могут рассчитывать на полную поддержку союзных сил и союзного командования при исполнении своих обязанностей».
Комментарии, как говорится, излишни!
Что же касается Дж. Хупера, сказавшегося больным, то нам кажется, что этот офицер, и выздоровев, не станет конфисковывать словенские буквари.
Он сражался вместе с югославами против фашистов плечом к плечу, и ему очень не по душе относиться к своим боевым друзьям, как к немцам или японцам.
1946 г.
ТРИЕСТ
Путевые заметки
Американский солдат в расстегнутом мундире сидел на полосатой перекладине шлагбаума. Его ноги не доставали до земли. Солдат жевал и беспредельно равнодушным взором глядел вдаль на фиолетовые вершины гор.
Машина подошла вплотную. Солдат протянул правую руку за документами. Потом переложил их в левую руку. Вынул из–за уха сигарету, прикурил у шофера, вернул документы и, не ступая на землю, перебрался к противовесу шлагбаума. Шлагбаум поднялся, и мы оказались в зоне «А». Наш спутник объяснил столь домашний способ контроля следующим: во–первых, это американская застава, во–вторых, сейчас нет итальянского полицейского, а то бы мы ждали за рогаткой не меньше часа.
— Какое имеет отношение к пограничной службе итальянская
— Этого я вам сказать не могу, — ответил спутппк, — но нужно заметить, нам повезло. Итальянские полицейские очень исправно относятся к своим обязанностям. Они обыскивают багаж путешественников и так тщательно проверяют документы, что можно подумать — они здесь единственная власть.
— Ну, а если обратиться к офицеру?
— Офицер скажет вам, что так надо. Неужели он сам должен обшаривать ваши чемодапы и разглядывать на свет ваши паспорта, когда для этого имеется спецпальпый подручный.
— Ну, а при чем тут американская застава?
— Момент чисто психологический: английские войска оккупировали прибрежные города, американские части отведены вглубь, здесь жарко, бедно, и американцы недовольны. А когда человек недоволен и обижен, он хуже работает. Вот вам доказательства: видали часового?
Скоро перед нами открылось лазоревое пространство Адриатического моря. Город Триест лежал внизу, как и все приморские города, ниспадая к воде каменными ступенями улиц. Этот город можно было читать: полотно шоссе, арки виадуков, стены домов, белые тумбы вдоль дороги, крыши — все было исписано призывами.
Город кричал свою волю этими десятками тысяч надписей. И если свести воедино содержание этих надписей, то они означали: «Хотим Югославию!», «Хотим, чтоб народом руководила власть народа!» На итальянском, на словенском и сербском языках все эти надписи говорили об одном и том же. Потом, путешествуя по Юлийской Крайне, мы видели, как вся территория была буквально исписана подобными призывами. Надписи взбирались на вершипы неприступных скал, складывались из камней в циклопические каменные буквы. В море, па молу, на подводном рифе мы читали эти слова. И хотя более десятка реакционных партий в полном своем составе, с благословения союзного командования, совершали целые походы, чтобы уничтожить надписи, ничего не удавалось сделать. Измарав стены нескольких сотен домов, они добились только того, что надписи поднялись выше и черная мазня лишь как бы подчеркивала жирной чертой свежую надпись. Эту армию надписей создал народ! И то, что их не удалось стереть, — это простое и живое свидетельство расстановки сил в Триесте, выражение воли большинства народа.
Спускаясь зигзагами с горы, мы незаметно въехали в город. Машина остановилась у дверей гостиницы. Выложив перед портье специальные пропуска, выданные нам в английском посольстве для проживания в зоне «А» в течение месяца, мучимые жаждой, голодом и желанием выспаться, мы нетерпеливо переминались, стоя у полированной стойки.
Но, видно, портье не был здесь фигурой, от которого зависело благополучие путешественника. Извинившись, он вызвал английского капитана, который, озабоченно прочитав наши документы, заявил, что он не может нас принять без разрешения властей.
И хотя я впервые видел, что офицеру приходилось исполнять должность портье в гостинице, я объяснил ему, что обычно принято, чтоб документы отсылали из гостиницы властям для регистрации, а путешественникам предоставляли на это время отдых.
Офицер поклонился и развел руками. Пришлось нам искать оккупационное управление, где, наконец, после долгого ожидания офицер, ведавший делами прессы, принял нас, зарегистрировал, сказав при этом своему товарищу, что первый раз слышит о существовании газеты «Известия».