Годы оккупации
Шрифт:
На рассвете ушли американцы. Деревню они оставили после себя полуразгромленной. Мы все устали до изнеможения, как дети после ярмарки с ее толчеей, стрельбой, криками, балаганами, комнатами ужасов и музыкальными палатками.
Сегодня утром мы толковали об этом в школе с группой деревенских жителей и беженцев, которые собрались там после пролетевшей бури, все были немного взвинченные, немного обалдевшие, то есть в том настроении, которое берлинцы называют durchgedreht. [2] Общее мнение гласило, что мы еще легко отделались. В других населенных пунктах, как например возле железнодорожного переезда в Элерсгаузене, где молодежь из гитлерюгенда подбила танк, дела далеко не так хороши. Главное, нам повезло, что в ночь перед вступлением американцев отсюда ушли зенитчики, предварительно подорвав свои орудия. Последние дни были заполнены переговорами между партиями, вермахтом и фольксштурмом.. [3] Мне, кроме того, что я сражался
2
Одуревший, очумелый (фам. нем.).
3
Фольксштурм — ополчение, созданное распоряжением Гитлера 25 сентября 1944 г. В фольксштурм призывали мужчин с 16 до 60 лет не служивших в вермахте. Руководителем фольксштурма стал Гиммлер. Фольксштурм охватил около 1 млн солдат
4
Крайслейтер — в гитлеровской Германии руководитель фашистской организации округа и самого округа.
5
Гаулейтер — в гитлеровской Германии руководитель фашистской организации области и самой области
На этом примере я еще раз убедился в том, что у войны есть театральная сторона, о которой не узнаешь из документов, не говоря уже об истории. Тут, как и в частной жизни, порой действуют подспудные мотивы, которые почти никогда не проступают наружу. Ведется энергичный обстрел местности, чтобы наделать побольше шума и расстрелять снаряды и чтобы после можно было заявить, согласно заведенной традиции, что мы, дескать, «оборонялись до последнего патрона». Позицию удерживают до того момента, пока еще остается возможность для отступления, затем, отрапортовав обо всем в приукрашенном виде, испаряются, словно по волшебству. Я, разумеется, понимал, что эти голубчики задумывали, когда обсуждали планы обороны, но не подал виду, что догадываюсь: бывают такие положения, когда надо ставить друг для друга «золотые мосты».. [6] Кроме того, в игре такого рода время от времени кто-то ходит с козыря, то есть расстреливает того, кто слишком поторопился открыть свои карты. Это помогает, уходя со сцены, до конца сохранить достойный вид, что и можно было в очередной раз наблюдать в нашем случае.
6
«Ставить золотые мосты», т. е. оставлять противнику возможность для отступления — ставшие крылатым выражением слова немецкого сатирика Иоганна Фишарта (ок. 1546–1590) из его главного сочинения «Geschichtsklitterung», представляющего собой вольное переложение «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле
Ради того, чтобы наглядно в этом убедиться, я по пути в школу заглянул в пожарное депо, чтобы взглянуть на тело, которое там лежало на цементном полу. Лицо было изуродовано, как будто от падения с высоты или удара. Мундир был расстегнут, под правым соском выделялось бледным пятнышком входное отверстие пули. Этого могучего силача все побаивались; накануне вечером он еще выступал с зажигательной речью и в ту же ночь вышел из дома, чтобы скрыться и залечь на дно, как сейчас сплошь и рядом поступают другие. Его подчиненные, ныне ставшие вервольфами,, [7] подстерегли его и без долгих разговоров застрелили. Что касается этих людей, то они таким образом подвели черту под прошлым: поворот к анархии начинается с преступления, с убийства, для этого человек должен повязать себя кровью.
7
О создании подобия «спонтанной» партизанской и диверсионной организации «Вервольф» было официально объявлено 1 апреля 1945 г. Наделе «Вервольф» не отличался особой активностью. Самой известной акцией «Вервольфа» было убийство уже после завершения войны бургомистра Ахена Франца Оппенхоффа, который сотрудничал с американскими оккупационными войсками. В целом масштабы деятельности «Вервольфа», вопреки декларациям нацистской пропаганды, были ничтожными.
На кладбище я повстречался с могильщиком, он рыл могилу возле самой ограды. Могильщик спросил меня, достаточно ли она глубока. Затем он заговорил о самоубийстве одного из власть имущих, о чем он только что услышал. «Вот он и помер, толстомордый-то». Он произнес это с благодушной улыбкой маленького человека, чувствующего себя в безопасности. Эти люди словно трава под дубами: их легко затоптать, но затоптанные они с той же легкостью снова выпрямляются. Падение власть имущих — для них всегда праздник.
В деревне и по окрестностям нет ни одного разрушенного дома. Говорят, что целы и мосты через канал и через Лейне, [8] несомненно, благодаря Лёнингу. Гаулейтер еще вчера произносил кровожадные речи, призывая население сопротивляться до последнего, а наутро его уже и след простыл.
Так что не все сбылось, чего можно было опасаться. Таково было общее ощущение, как
8
Лейне — небольшая речка около Ганновера
— Тут и пошло, господин Юнгер! — Это значило, что началась рукопашная.
Слышно об изнасилованиях, случившихся по соседству, как, например, в Альтвармбюхене, где пострадала четырнадцатилетняя девочка, на которую набросился негр. Меня поразили старинные выражения, в которых об этом говорили собравшиеся, так, например, один сказал: «Женщин они под себя подмяли».
Между тем справедливость требует добавить, что в целом для всех нас и в особенности для обитателей нашего дома все складывалось благополучно. Командир танкового подразделения, человек благородных правил, не допускал в своем окружении никаких беспорядков. Я подарил ему свой спортивный пистолет, которым сам уже не пользуюсь. На его людей тоже не приходилось жаловаться. Прежде чем двинуться на рассвете дальше, они подмели за собой пол. А когда Перпетуя пришла на кухню, она нашла там на столе целую гору подарков: кофе, консервы и сигареты.
Что можно сказать обо всем, что мы услышали и увидели за эти дни? Мимо нас прошли люди. Это все объясняет.
В саду расцвел большой рябчик. [9]
После первой волны наступления появилась новая угроза: опасность исходит от русских и польских пленных, которые следуют по дороге небольшими группами. Они совершают грабительские налеты на крестьянские дворы, главным образом в поисках убойного скота, спиртных напитков и велосипедов. В отличие от них французы ведут себя сдержанно, как элита среди пленных, и даже останавливают других. Американцы всегда на стороне населения, поэтому крестьяне с нетерпением ждут, когда в деревнях появится местная полиция. Таким образом, выясняется, что выгоднее иметь дело с коалицией, чем с отдельным противником.
9
Этот цветок (Foctillaria L.) в немецком языке носит более поэтическое название: императорская корона.
В такие дни все время узнаешь много нового и можно бы узнать еще больше, кабы можно было отвлечься от горя. Правда, это способствовало бы лишь остроте, а не глубине наблюдений, ибо страдание самым неожиданным образом расширяет наш опыт.
В поле наблюдений можно выделить следующие аспекты:
1. Морфологоисторический. Так выглядело и так выглядит дело возле дорог наступления. Сейчас то, что я видел во Франции, Бельгии и в Люксембурге, дополняется взглядом с другой стороны. Моделью может служить четвертая глава «Симплициуса Симплициссимуса» [10]
10
Роман немецкого писателя Ганса Якоба Кристофеля Гриммельсгаузена (1622–1676), действие которого происходит в период Тридцатилетней войны
2. Морально-теологический. Речь идет о коллективных отношениях, а именно:
а) действующих сторон. Они мстят друг другу,
б) страдающих сторон. Они разделяют вину и судьбы общности участием в страдании. Их страдание имеет тем большее значение, чем несправедливее оно выпадает на их долю; оно ложится на чашу весов грузом который определяет истину.
А вообще это был прекрасный весенний день. Оглядываясь назад, я, кажется, замечаю, что в периоды анархии я не только бывал в особенно светлом расположении духа, но мне тогда даже лучше работалось. Вероятно, я это очень рано понял и знал еще с детства, оттуда, как видно, и тоска по девственным лесам. В такие времена исчезает чудовищный груз, атмосферное давление цивилизации. Жизнь делается опаснее, но зато и проще. Мысли делаются неприкрашенными. Жизнь становится богаче; припасы, даже продовольствие, притекают рекой.
Итак, я засел у себя наверху среди ковров и книг, словно в бедуинском шатре, и углубился в мои бразильские записи. Рядом стояла бутылка бургундского, которое оставил нам на хранение Лёнинг. Грешно было бы допустить, чтобы такое вино досталось пришельцам из Кентукки; мой друг одобрил бы этот поступок. Чтобы я не так уставал, ко мне время от времени заглядывали Перпетуя или Луиза с чашкой крепчайшего кофе из гостинцев, которые оставили американцы.
Во дворе на солнышке мне нравилось смотреть на кур, которых я пересчитал, пока кормил. Все оказались-таки на месте. Затем я поставил себе стул в саду, чтобы вблизи полюбоваться на великолепие цветущего рябчика. Оранжевые колокольчики как жар горели из-под зеленых листьев, розовые прожилки, пронизывающие сочные лепестки, напоминали кровеносные сосуды под нежной кожей мавританской танцовщицы. С них стекали прозрачные медовые капли.