Шрифт:
Текст дается по изданию "Годы оккупации". СПБ, 2007
ISBN 5-93615-068-2
1945
Вот и объявились неприятности: патрули, которые ищут оружие и уносят с собой вино, квартирмейстеры, реквизирующие целые дома, у нас, в частности, первый этаж, нам приказано немедленно освободить помещение. Поэтому я вынужден перетаскивать библиотеку на чердак, дети помогают, снуют, словно муравьишки с бельевыми корзинами.
Детям весело;
В деревне слышно кудахтанье куриц, которым сворачивают шеи. Танковое соединение, неожиданно развернувшись, едет прямиком через засеянное и уже по-весеннему зазеленевшее поле нашего соседа. В мгновение ока черная земля была утрамбована, как на гумне. По дороге беспрерывным потоком катят грузовики, за рулем сидят негры. Я наблюдаю за передвижением войск, устроившись на углу кладбища. Рядом стоит девятилетний сынишка беженки. Посмотрев на меня глазами умудренного жизнью человека, он говорит:
— Боюсь я этих.
С этими словами он указывает на водителей, которые проплывают мимо, как черные куклы.
Ночь прошла без происшествий. Наутро в саду распустилась вишня.
Американцы ходят по домам с обысками. Польские пленные, знакомые с местными условиями, служат им осведомителями. Я наблюдаю за тем, как у моего соседа раскапывают и прощупывают шестами свеженасыпанную кучу песка. Труды оказались напрасны; свежая убоина действительно была-таки спрятана там, но лежала зарытая в землю. Когда речь идет о колбасе, крестьянин становится изобретательным.
Зато в сарае обнаружилось под соломой ружье, от которого, вероятно, избавился таким образом немецкий солдатик. Поднялся большой переполох. Испуганная хозяйка призвала на помощь Перпетую, чтобы та помогла объясниться, откуда взялась эта находка, сосед же тем временем убежал в лес.
Солдаты обыскали сад при помощи магнитных пластин на длинных шестах. В одном месте они принялись копать и извлекли из-под земли старую подкову. Вид этих кладоискателей навел меня на размышления. Нет сомнения, что сейчас они обнаружили бы мои охотничьи ружья, если бы я, как было задумано, закопал их под парниками. Однако я, предварительно как следует запаковав, зарыл их подальше от дома на картофельном поле. Воинское оружие я только что ночью выбросил в пожарный пруд. Мне показалось, что вероятнее всего вместо спокойной смены власти нас на первых порах ожидает период анархического междуцарствия.
Суматоха, при которой ты оказываешься только в роли объекта, производит бессмысленное впечатление. Ты делаешься чем-то вроде одной из тех брейгелевских фигур, которые глазеют из окошка на происходящие события. Поэтому я отправился в ригу, чтобы поработать. Меня окликнул солдат, проверявший курятник. Голос был неприятный. Я шагнул к нему и разглядел в полумраке, что он достал крупнокалиберный пистолет и навел его на меня. Ствол уткнулся мне в грудь. В руке у меня были вилы, я их отставил в сторону. Сделалось тихо, почти торжественно.
Наконец он спросил меня, что я тут делаю, и я ответил, что я — хозяин. Тогда он поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в кобуру. Второй раз в жизни мне довелось соприкоснуться в подобных обстоятельствах с дулом пистолета. Еще в 1918 году меня таким образом поприветствовали пришедшие к нам с обыском спартаковцы. В обоих случаях это соприкосновение означало переход в иное пространство. Я вновь пережил то же состояние крайней напряженности внимания, это вслушивание в тишину.
Между тем Перпетуя ведет наше домашнее хозяйство, как капитан свой разбитый корабль, который, не слушаясь руля, плывет, развернувшись боком к волне. Тут выламываются большие куски забора с тем, чтобы отправить в печку. В дровяном сарае, кстати, спрятаны ящики с вином. Одна из групп, разбивших лагерь на лужайке, устраивает там состязание по стрельбе, мишенью служат молодые плодовые деревца. Незнакомые беженцы расположились на стоянку в саду и в сенях дома. Среди них то и дело толкутся деревенские жители, каждый приходит со своей бедой. На проезжей дороге по-прежнему все катят и катят наступающие танки.
Стоило хозяйке услышать про мою встречу в риге, как она наложила на меня домашний арест, велев сидеть в комнате. Наверное, так будет лучше. Я удаляюсь в мансарду, которая битком забита книгами. Не заставлено ими только маленькое оконце да то место, куда втиснулись кровать и письменный стол. Внизу сущий лагерь Валленштейна: громкоговоритель возвещает о новых победах, патрули приводят пленников, которых отловили на торфяниках, за ними охотятся с собаками. Немецкий самолет бомбит местность.
Одна из особенностей настоящей хозяйки заключается в том, что ее усердие возрастает пропорционально трудностям, которые валятся на ее голову. В необычайных обстоятельствах оно может доходить до героической степени, приобретая неудержимый стихийный размах. Мне уже не раз приходилось наблюдать это удивительное явление. Вот и сейчас, глядя в окно, я спрашиваю себя, так ли уж необходимо было сегодня вытаскивать из шкафов и чемоданов старые вещи и выколачивать из них пыль, дело это, конечно, полезное, но не лучше ли было бы с этим повременить. Я вижу, как Перпетуя развешивает на веревке военную форму генерала Лёнинга, [1] которую он оставил у нас на хранение в связи с воздушными налетами. Красные лампасы на брюках так и сверкают в глаза. Она поднимает взгляд к моему окну, и я качаю головой. Но солдаты, расположившиеся отдохнуть на солнышке, только смеются.
1
Лёнинг — знакомый Юнгера, генерал, командир подразделения вермахта, в районе Кирххорста.
Я наблюдаю за часовым, который должен стоять на посту перед домом. Он удобно развалился в плетеном кресле. Но ружье держит, как охотник в засаде. Появление командира никак не сказывается на его поведении, разве что, обращаясь к начальству, он говорит «сэр», причем с очевидным почтением.
Оказавшись в затворничестве, я, пользуясь случаем, принимаюсь за чтение Риккерта, до которого у меня до сих пор не доходили как следует руки, перемежая его «Августом и его временем» Карла Хёна. Временами в это занятие вторгается видение револьвера. Эта грубая железяка имела слишком мало общего с моей сущностью, чтобы представлять для нее серьезную угрозу.