Рискующее сердце

на главную

Жанры

Поделиться:

Рискующее сердце

Рискующее сердце
5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРЬ

(Эрнст Юнгер в молодости)

1

Эрнст Юнгер родился в 1895 году, за пять лет до XX века, олицетворением и певцом которого он стал. Оставшиеся пять лет века XIX не прошли для него бесследно. В жизни Эрнста Юнгера вообще не было потерянного времени. В этом он — антипод Марселя Пруста, при некоторых утонченных перекличках с его эпопеей. Если Гёте различал поэзию и истину (Dichtung und Wahrheit) в своем творчестве, у Эрнста Юнгера то и другое органически совпадают.

Романы «Лейтенант Штурм» и «Рискующее сердце» (своего рода автобиографический роман воспитания) сливаются воедино, так как у них одно и то же сердце, и оно — рискующее.

В словосочетании «Das abenteuerliche Herz» немецкое «abenteuerlich», столь существенное для Эрнста Юнгера, не поддается переводу на русский язык. Приключенческой бывает разве что книжка для юношества, вымысел, но не жизнь. Между тем немецкое «das Abenteuer» восходит к авантюре рыцарского романа, граничащей или совпадающей с подвигом. Рыцарь ищет авантюр, как он ищет Грааль: «Весь век искать я не устану того, чего найти нельзя». Так говорит рыцарь в романе Кретьена де Труа в XII веке. Эрнст Юнгер мог бы повторить это о себе в XX веке.

Совершенно очевидно, что «Рискующее сердце» мог бы и должен был бы написать лейтенант Штурм, не будь он убит. Ведь уже на фронте пишет он свой «декамерон блиндажа». С другой стороны, автор — герой «Рискующего сердца» — тот же лейтенант Штурм, чудом возвратившийся с войны. Рисковать собой — их (вернее, его) призвание или способ существования, как сказали бы современники-экзистенциалисты, чье мироощущение формируется одновременно с военным опытом Эрнста Юнгера, сразу же после героической смерти лейтенанта Штурма. Перекличка Эрнста Юнгера с Мартином Хайдеггером существенна для того и для другого. Французский исследователь Пьер Бурдье недаром пишет: «Хайдеггер подхватывает само движение юнгеровской мысли, когда утверждает, что именно в „крайней опасности“ обнаруживается, „против всякого ожидания“, что „бытие техники таит возможность того, что сберегающее восходит к нашему горизонту…“ или, согласно той же логике, что реализация сущности метафизики в сущности техники, этом венце метафизики воли к власти, делает доступным преодоление метафизики». [1] В крайней опасности находит рискующее сердце смысл своего существования, свой экзистенциальный стимул, и оно приемлет, казалось бы, чуждую и враждебную ему технику, так как она усугубляет крайнюю опасность в духе Ницше, призывавшего жить опасной жизнью, то есть, в конечном счете, в духе все того же рискующего сердца.

1

Бурдье П.Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М., 2003. С. 70.

Для Эрнста Юнгера сама жизнь — рыцарская авантюра, смысл которой — смертельный риск, странным образом отсрочивающий смерть, заставляющий усомниться в самой ее возможности. Эрнст Юнгер превращает в авантюру само долголетие (он прожил почти 103 года и на вопрос, что он думает о смерти, отвечал, что вообще о ней не думает, ибо в его возрасте это так редко бывает). В поисках все того же приключения Юнгер экспериментирует с наркотиками, продолжая традицию Де Куинси и Бодлера, пишет книгу «Сближения. Дурман и опьянение», по поводу которой к нему обращается с запросом прокуратура. Эрнсту Юнгеру в это время семьдесят пять лет. А восемнадцатилетний Юнгер бежит из дома, как чеховский Монтигомо Ястребиный Коготь, он же господин Чечевицын, гимназист, ученик второго класса (Л. Н. Толстой причислял «Мальчиков», подписанных еще А. Чехонте, к лучшим рассказам А. П. Чехова). Только Монтигомо Ястребиный Коготь бежит в Америку, а Эрнст Юнгер, всю жизнь испытывавший упорную антипатию к США и американизму, предпочитает Африку: «Отвратительно было также вторжение американско-европейской энергии в такую страну». При этом интерес юного Эрнста Юнгера к Африке не имеет ничего общего с империалистическими устремлениями его родной Германии, у которой в то время были там колонии Камерун и Того, утраченные в 1920 году в результате поражения в войне. Юнгера влечет другая Африка: «Мое внимание приковал не весь континент, а только его широкий отрезок, пересекаемый экватором, собственно, тропическая Африка со своими ужасными лесами, с великими потоками, со своими животными и людьми, обитающими в отдалении от привычных путей. Оказывается, еще имеются дебри, где никогда не ступала нога человека; знать это было величайшим счастьем для меня». Русскому читателю тут не могут не вспомниться стихи Н. С. Гумилева, натуры, несомненно, родственной Эрнсту Юнгеру:

Сердце Африки пенья полно и пыланья, И я знаю, что, если мы видим порой Сны, которым найти не умеем названья, Это ветер приносит их, Африка, твой!

При всем своем воинствующем национализме Юнгер отмежевывается от реальных интересов Германии: «Пусть затевают в Германии, что хотят, пусть истребляют последних редких животных, пусть распахивают последние пустоши, пусть на каждой вершине строят подвесную проволочно-канатную дорогу, лишь бы Африку оставили в покое. Ибо должна же остаться в мире страна, где можно перемещаться и не наталкиваться на каждом шагу на каменную казарму или на запретительную вывеску, где еще можно быть господином самому себе и располагать всеми атрибутами беспредельной власти». Отстаивая свою Африку, повзрослевший, прошедший мировую войну Юнгер поет гимны мухе цеце и арабским работорговцам, противостоящим американизированной цивилизации: «Они были наследниками Синдбада-морехода, богатые, достойные особи в магическом мире. ‹…› Они прослыли вредителями в духе мерзостей, напетых о них пуританами, но разве стремление превратить эту жаркую дикую колыбель жизни в большую фабрику с машинами, которым не отказывают в общечеловеческих правах, но в остальном обязуют поставлять по пятьдесят фунтов каучука в год, разве такое стремление не в тысячу раз более дьявольское и, что еще хуже, не в тысячу раз более скучное?» И Юнгер раскрывает истинный смысл своей неудавшейся африканской авантюры, наложившей неизгладимый отпечаток на всю его дальнейшую долгую жизнь: «Африка была для меня великолепной анархией жизни, в диком обличии преисполненной глубокого трагического порядка, а ничто другое не влечет, пожалуй, каждого молодого человека в определенное время».

Анархия юнгеровской Африки пока еще напоминает поэтическую анархию новалисовской сказки, но впоследствии Эрнст Юнгер, певец воинской дисциплины и мобилизации, странным образом сохранит тяготение к анархии, неожиданно приобретающей уже явно политический оттенок: «Для анархизма нет золотого века, чей единственный доход — предварительное взыскание податей, идущих на оплату агитации. Каждый в отдельности, насколько он решительно уничтожил общество в себе самом, сразу же может перейти к тому, чтобы распространить уничтожение на внешнюю фактуру общества, но тогда он все же не совсем презирал бы это общество, связанный с ним хотя бы в такой форме, ибо он предпочитает вдали, среди первобытных местностей, как разбойник, или в герметической замкнутости комнаты в большом городе, как мыслитель и мечтатель, возвести свою волю в ранг абсолютной инстанции». Отсюда парадоксальное противопоставление анархиста Карла Моора из драмы молодого Фридриха Шиллера «Разбойники» социалисту Карлу Марксу, чему предшествует еще более парадоксальное, но тем более органичное для молодого Юнгера выражение симпатии к русскому коммунизму, в отличие от немецкого: «Соответственно можно отозваться о позиции анархиста, но не о коммунизме, не о немецком коммунизме, таящем в себе гораздо меньшую примесь анархии, чем, например, русский коммунизм; немецкий коммунизм мелкобуржуазен до крайности, акционерное общество в стиле дачно-садового товарищества, чей основной капитал — боль, чьи реакции, чья цель — не уничтожение, а особая скучнейшая форма эксплуатации существующего порядка». Первый африканский импульс рискующего сердца увенчивается апологией своего читателя: «…мне приходит на ум, до какой степени он все-таки прусский читатель. ‹…› Более того, он — в высшей степени странное явление прусского анархиста, возможного лишь в эпоху, когда любой порядок потерпел кораблекрушение и он, вооруженный лишь категорическим императивом сердца, ответственный лишь перед ним, пересекает хаос насилий, влекомый измерениями новых порядков».

2

Побег в Африку — не просто шальная выходка эксцентричного юнца, это первое приключение Эрнста Юнгера, своего рода притча, предопределившая формацию его личности на долгие годы. Впоследствии Эрнст Юнгер будет выступать как ярый немецкий националист, но немецкие владенья в Африке, как сказано, не очень интересуют юношу Юнгера (аллитерация «юноша Юнгер» в древнегерманском духе поистине возвещает его судьбу и в глубокой старости, недаром слово «der J"unger» в немецком Евангелии Лютера означает «ученик Христа»). Чтобы попасть в Африку, Эрнст Юнгер поступает во французский Иностранный легион, как будто даже не думая о том, что Франция — «der Erbfeind», наследственный заклятый враг Германии. Меньше чем через год предстояло начаться мировой войне, которая была прежде всего очередной войной между Германией и Францией. Интересно, что было бы, если бы война застала Эрнста Юнгера в рядах французского Иностранного легиона. Но судьба распорядилась иначе. Юнгер уже был переброшен в Алжир, когда в дело вмешался его отец и по дипломатическим каналам затребовал сына обратно в Германию, что было не так-то просто: беглым легионерам грозил арест. Но отец и сын Юнгеры доказали, что они оба одного происхождения и у них одна и та же упорная натура.

Род Юнгеров исконно, почвенно немецкий. Эрнста Юнгера на российский лад можно назвать интеллигентом в третьем поколении. Его прадед Георг Христиан Юнгер был мастером-сапожником, его прабабка Гертруда Вильгельмина — из крестьян. Генрих Гейне с высокомерной, вряд ли оправданной иронией говорит о выдающейся роли сапожников в духовной жизни Германии. Теософическим сапожником называет он философа Якова Бёме. Сапожником был народный поэт Ганс Сакс. В опере Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры» именно Ганс Сакс выступает как хранитель святого немецкого искусства. А Яков Бёме — едва ли не основоположник немецкой философии. Его влиянию многим обязаны Новалис, Шеллинг и сам Гегель. Не памятью ли о прадеде объясняется проникновенно личный тон, в котором говорится о Якове Бёме в «Рискующем сердце»? «Потому никогда не было недостатка в опытах, усиливающих настоятельность философем применением поэтических средств, и при этом наталкиваешься также на совершенно наивные натуры, воспринявшие своего Якова Бёме, Ангелуса Силезиуса или Сведенборга вопреки школьной мудрости как приобретение, ценнейшее для себя». В самом начале «Рискующего сердца» Эрнст Юнгер говорит о Якове Бёме (не о своем ли прадеде?) еще конкретнее: «Когда Яков Бёме при виде оловянного сосуда постиг всю любовь Божию, в его переживании не было ничего необыкновенного, и, быть может, важнее почувствовать, что этот сосуд был именно оловянный». В этих строках угадываются слова Якова Бёме: «У каждой вещи есть уста для откровения». Вспоминаются и его бесхитростные, но глубокомысленные стихи:

Когда миг и век Для тебя ковчег, Ты, человек, распрей избег. (Перевод мой. — В. М.)

Известен пристальный, во многом основанный на мистической интуиции интерес Якова Бёме к естественным наукам. Именно естественные науки, а также арифметику преподает дед Эрнста Юнгера — Христиан Якоб Фридрих Кламор. Фамильное пристрастие перенимает или наследует от него Эрнст Георг Юнгер, отец писателя. Особенно влечет его химия. Уже школьником в родительском доме он создает для себя небольшую лабораторию. Эта склонность настораживает его отца, для которого химия — что-то вроде чистого искусства, а не хлебная профессия. Такую профессию Эрнст Георг вынужден приобрести. Он становится квалифицированным фармацевтом, владельцем аптеки. Но юнгеровское упорство свойственно и ему. В Гейдельбергском университете он изучает химию, работает одно время университетским ассистентом. Вместе с химией, впрочем, он интересуется историей, в которой его привлекают факты, а не историософские концепции. Ему по душе выдающиеся личности: Кортес, Валленштейн, Наполеон. Но символом веры для него остается химия: «Философия едва ли когда-нибудь его занимала; факты для него не нуждались в объяснении — они говорили сами за себя». Так пишет о нем его сын Эрнст. В этом смысле он — типичный человек девятнадцатого века. Юнгер-старший принадлежит к формации интеллектуалов, которую Д. И. Писарев назвал реалистами: «Мы твердо убеждены в том, что человеку, желающему сделаться полезным работником мысли, необходимо широкое и всестороннее образование, в котором Гейне, Гёте и Шекспир должны занять свое место наряду с Либихом, Дарвином и Ляйелем». [2] В этом перечне не случайно имя Либиха, немецкого химика и почвоведа. Из плеяды ему подобных был и отец Эрнста Юнгера. Готфрид Бенн писал о решающем значении естественных наук для его поколения. Эрнст Юнгер стал третьим в своем роду адептом естествознания. В «Рискующем сердце» он воспевает лабораторные исследования отчасти в духе своего отца, обогатив этот дух новыми нюансами, свойственными исключительно ему: «Каждое утро я направляюсь к моему микроскопу, стоящему перед окном, а через это окно можно любоваться прекраснейшим пейзажем в мире. И всякий раз когда я менял серый пиджак на белый халат лаборанта, меня забавляла мысль, насколько микроскопы и телескопы похожи на пушки, а мне всегда нравилось наблюдать, как изящно и точно поворачиваются они на своих лафетах; в сущности, большого различия и нет: все это оружие, которым пользуется жизнь. Меня радует, когда Ницше, временами с гордостью, называет себя старым артиллеристом».

2

Писарев Д. И.Сочинения: В 4-х т. М., 1956. Т. 3. С. 105.

Лейтенант Штурм перед тем, как уйти на фронт, пишет докторскую диссертацию «О размножении Amoeba proteusпутем искусственного деления». Отцовская химия в научных пристрастиях Юнгера-сына сменяется зоологией. Уходя на фронт прямо из высшей реальной школы (реалист, по Писареву), он запишется в Гейдельбергский университет, опять-таки следуя примеру отца, но только девять лет спустя, уже после войны, восстановится на естественном факультете уже другого университета — Лейпцигского. Отец мог вернуть сына из Иностранного легиона, но не мог удержать его, когда он ушел добровольцем в действующую армию. Неудавшееся африканское приключение продолжилось в этом новом, поистине рыцарском приключении, которое не действительно без игры со смертью, без ее привкуса: «Всякое удовольствие живет жизнью духа. А всякое приключение — близостью смерти, кружась вокруг нее». Решение уйти на фронт было принято не без влияния Фридриха Ницше, которым Эрнст Юнгер восхищался со школьной скамьи и вспоминал его военный опыт, сидя за микроскопом. У Ницше Эрнст Юнгер перенимает «артиллерийскую точность выражения». Так оформляется героический анархизм Эрнста Юнгера, выбирающего военную дисциплину по доброй воле, согласно категорическому императиву сердца. Эрнст Юнгер — настоящий немецкий протестант в обоих смыслах этого слова: свидетельствующий об изначальной истине и протестующий против ложного буржуазно-либерального порядка вещей, потерпевшего кораблекрушение. Впрочем, горечь от недосягаемой Африки с ее анархией останется надолго, может быть, на всю жизнь, оборачиваясь юнгеровским национализмом 20-х годов, национализмом побежденного, но несломленного воинствующего мечтателя: «Но на полпути со мной сыграла свою шутку инфляция, идол денег со своей динамикой, и если война заставляет сказать А, приходится сказать Б, а это значит, что поневоле урезаешь себя, если принадлежишь к нации, которая проиграла. Конечно, это больно, в особенности больно экономить на средствах, предназначенных для обучения».

Книги из серии:

Без серии

[6.2 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
[5.0 рейтинг книги]
Популярные книги

Шериф

Астахов Евгений Евгеньевич
2. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
6.25
рейтинг книги
Шериф

Кодекс Охотника. Книга VI

Винокуров Юрий
6. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга VI

Адаптация

Кораблев Родион
1. Другая сторона
Фантастика:
фэнтези
6.33
рейтинг книги
Адаптация

Темный Патриарх Светлого Рода 4

Лисицин Евгений
4. Темный Патриарх Светлого Рода
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Патриарх Светлого Рода 4

Как я строил магическую империю

Зубов Константин
1. Как я строил магическую империю
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Как я строил магическую империю

Ротмистр Гордеев 2

Дашко Дмитрий
2. Ротмистр Гордеев
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Ротмистр Гордеев 2

Проданная Истинная. Месть по-драконьи

Белова Екатерина
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Проданная Истинная. Месть по-драконьи

Мимик нового Мира 10

Северный Лис
9. Мимик!
Фантастика:
юмористическое фэнтези
альтернативная история
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Мимик нового Мира 10

СД. Том 14

Клеванский Кирилл Сергеевич
Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
7.44
рейтинг книги
СД. Том 14

Убивать чтобы жить 2

Бор Жорж
2. УЧЖ
Фантастика:
героическая фантастика
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Убивать чтобы жить 2

Иван Московский. Том 5. Злой лев

Ланцов Михаил Алексеевич
5. Иван Московский
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.20
рейтинг книги
Иван Московский. Том 5. Злой лев

Купидон с топором

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
7.67
рейтинг книги
Купидон с топором

Не кровный Брат

Безрукова Елена
Любовные романы:
эро литература
6.83
рейтинг книги
Не кровный Брат

Хозяйка Междуречья

Алеева Елена
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Хозяйка Междуречья