Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера
Шрифт:
Однажды отец даже взял его с собой в замок. Там мальчику, опьяненному всей этой красотой, дозволили гулять с «переполненным сердцем» среди арок и фонтанов парка и пасть на колени перед высокой персоной баронессы и поцеловать край ее платья. Эту сцену следует запомнить, чтобы понять, что впоследствии для него будет значить готовность благородных дам почтительно пасть на колени перед его высокой персоной.
4
ДУХОВНАЯ САХАРА
Почти каждый человек всю жизнь пытается избавиться от предрассудков, привитых ему в юности. Каждое поколение получает от предшествующего правила поведения в мире, не похожем на прежний. Даже воспитание, которое считается с будущим, никогда не выигрывает состязания с временем, ибо пользуется средствами прошлого. То обстоятельство, что в предыдущих веках развитие шло медленнее, существенного значения не имеет.
Кроме того, это не относится к временам больших переворотов. А эпоха Жан-Поля такой
Пастор Рихтер в самом деле верил в привидения, и если он действительно не трепетал перед ними, то сын его все же испытывал трепет. В то время как теология Просвещения давно решила спор о существовании или несуществовании дьявола, для правоверного йодицкого пастора и массы мещан и крестьян нечистый был столь же реален, как для Лютера, который, как известно, часто видел и слышал его. Священники и миряне, прославившиеся умением изгонять дьявола, имелись как в католическом, так и в протестантском кругу. Колокольный звон во время грозы, которому приписывали благодатное действие, был отменен в просвещенном Берлине лишь в 1783 году. Тогдашние баллады об ужасах были не отголоском средневековой боязни призраков — они выражали страхи, еще живучие в народе. Последний раз ведьму жгли в Германии в 1775 году. Жан-Полю было тогда уже двенадцать лет, и он весь во власти таких страхов.
Когда вечерами служанка за прялкой рассказывает истории о призраках, он весь дрожит, лежа в кровати, пока не приходит отец и не ложится рядом с ним. Еще страшнее мальчику с чрезмерно развитой фантазией, когда во время похорон отец заставляет его пронести библию через пустую темную церковь, мимо гроба с покойником, в ризницу. Можно предположить, что эта жестокость отца вызывала в чувствительном ребенке нервные потрясения.
Борьба (еще и по сей день не увенчавшаяся полным успехом) против всяческих суеверий, которую вело Просвещение, в основном затронула лишь образованную часть населения. В народные школы она тогда еще не проникла. Образование, которое они давали, было жалким. Здесь прививали не столько знания, сколько идеологию, стремились воспитывать не образованных граждан, а главным образом робких и послушных подданных, правоверных христиан. Чтению и письму детей учат по катехизису и библии. Фридрих II, видевший в религии лишь средство управления подданными, издал в 1763 году инструкцию для школ всех прусских государств с точным расписанием уроков, в которой лишь один раз, и то мимоходом, речь идет о счете, в остальном же только о молитвах, церковных песнопениях, псалмах, посланиях апостолов, обоих заветах и катехизисе. «По субботам предписывается следующее: в первые часы дети не экзаменуются по катехизису, как в остальные дни, а повторяют выученные библейские тексты, псалмы и песни, список которых надлежит иметь учителю. Затем он, чередуя недели, рассказывает им истории из Ветхого и Нового завета, расчленяя их вопросами и объясняя детям, как их толковать… По воскресным и праздничным дням родители обязаны перед проповедью посылать детей к учителю, чтобы они в надлежащем порядке были доставлены в церковь и пребывали там под хорошим надзором…»
Маленький Фриц Рихтер, как уже сказано, таким учением наслаждался недолго. И если он постоянно тоскует о нем, это бросает некоторую тень на учебные методы отца. С завистью глядя на деревенских детей, идущих в расположенную напротив пасторского дома квартиру учителя, мальчик должен вместе со своим братом Адамом в домашнем затворничестве нагружать свой удивительно восприимчивый мозг ненужным балластом. «Четыре часа до и три после обеда отец давал нам уроки, заставляя нас просто зубрить библейские тексты, катехизис, латинские слова и грамматику Лангена. Мы должны были заучивать, не понимая, длинные правила склонения по родам вместе с исключениями и соответствующей строкой примеров из латыни».
Если будущего Жан-Поля можно назвать вундеркиндом, то еще и потому, что его душа, жаждавшая пищи, не испортила себе аппетита такой неудобоваримой жратвой. Семь ежедневных уроков по учению Христа и латыни (о счете, об истории, правописании, природоведении или географии он в Йодице и не слышал) не удовлетворяют его рвения к знаниям. Он пробует себя в латинских переводах, но не находит никого, кто мог бы их оценить. По написанной на латыни грамматике греческого языка он выучивает греческий алфавит. С пользой читает «Байройтер цайтунг», трехмесячные комплекты которой отец приносит от помещика (с пользой — потому что читает газету не ежедневно, а сразу за четверть года, и лишь из целого комплекта политической газеты можно извлечь правду, ибо в комплекте «есть достаточно страниц, которые опровергают друг друга»). Выучивает наизусть воскресные проповеди отца
«Тем мучительней жаждал я книг в этой духовной пустыне. Каждая книга была для меня зеленым живительным родничком, в особенности „Orbis pictus“», — что легко можно себе представить, если знать, насколько этот, в то время уже стодвадцатилетний учебник чеха Амоса Comenius’a (собственно говоря, Коменского) превосходил все тогдашние школьные учебники.
«Orbis sensualium pictus. Мир чувственных вещей в картинках, или Изображение и наименование всех главных предметов в мире и действий и жизни» — предшественник наших иллюстрированных словарей иностранных языков; обновленный соответствующим образом, он был в употреблении до конца XIX века. В нем Коменский, пророк среди педагогов, как его по праву называют, впервые последовательно положил в основу обучения наглядность, и действовал он при этом с учетом социального будущего, включив в свой изображенный и поименованный мир также мир буржуазии. Таким образом, напичканный непонятными латинскими правилами юноша мог здесь на картинках видеть, что означает все им зазубренное, согласно изложенному в предисловии принципу Коменского: «Нет ничего в разуме, чего не было прежде в чувстве». Здесь он не только учит фразу: «Дитя хнычет э-э-э — Infans ejulat еее», но и видит картинку с младенцем в колыбели. Из грозных облаков дует толстощекое лицо, и к этому дается пояснение: «Ветер дует фу-фу — Ventus fiat fi fi». Тут описаны и показаны фазы Луны — Phases lunae, певчие поют на картинке перед общиной, пасечники собирают мед, домашняя птица — Aves domesticae — летает и кудахчет, злодеев секут и вешают, горняки бурят и работают молотами, черт искушает человека, огромное божье око недреманно следит за всем и на мельнице (1) трется камень (2) о камень (3), благодаря вращению колеса (4) мелется сыплющееся через воронку (5) зерно и отделяются отруби (6), падающие в ящик (7), от муки, которая сыплется в мешок (8), — и то же самое по-латыни, с теми же цифрами, указывающими на ту же картинку.
Конечно, это скорее «чистое наслаждение», как того хотел Comenius, а не «сплошное мучение», как отцовские уроки. «Всякое учение было для меня жизнью, и я с радостью обучался бы, как принц, сразу у полудюжины учителей, а имел я едва ли одного настоящего».
Это изменится лишь на тринадцатом году жизни Жан-Поля, когда пастор Рихтер с женой и тремя уже сыновьями переселится из «сельской тиши» в расположенный неподалеку городишко Шварценбах и займет лучше оплачиваемую должность, которой он снова обязан своей покровительнице.
Это первое сознательное расставание юноши с полюбившимся ему местом. Но «для детей вряд ли существуют расставания: ведь они не знают прошлого, а только настоящее, которое полно будущим».
5
УЧЕНОЕ ДИТЯ
Если влечение к художественному творчеству находит себе выход в писании книг, это почти всегда объясняется влиянием раннего чтения. Мы отдаем в той форме, в какой брали. Мы приходим к писанию через чтение.
Это относится и к Жан-Полю. Тут он от других отличается не по существу, а по количеству проглоченного. Более начитанного немецкого писателя, пожалуй, не было. С того времени, когда мальчик, лежа на церковных хорах, предавался — пока отец проповедовал — запретному чтению книг из отцовского книжного шкафа, его, как неизлечимая болезнь, обуяла страсть к чтению. Его память хранит бездну материала. Выписками из прочитанного он заполнит потом тысячи страниц. Он переносит отсюда в свои книги — не всегда им на пользу — невероятно много, но это всего лишь частица накопленного. В начале необъятного ряда прочитанных книг стоит «Orbis pictus» с его нарисованным мирозданием — и это характерно для широты его интересов, охватывающих все области знания.
Но он любит не только литературу, он любит и сами книги — с особенным пылом, вероятно, потому, что в молодости у него их не было. Уже в Йодице книги составляли основу его детских игр. Он делает библиотечку, сшивая из клочков бумаги книжки, которые сам исписывает. «Содержание было теологическое и протестантское и каждый раз состояло из выписанного из Лютеровской библии небольшого пояснения к какому-либо стиху».
Таково автобиографическое зерно гротескной истории о собрании книг предовольного учителишки Вуца, которое «состояло, подобно языческому, из сплошных рукописей». Ведь Вуц сам сочинял для себя все значительные новинки, названия которых он находил в каталоге Лейпцигской ярмарки и купить которые, разумеется, не мог — сочинял, даже не подержав в руках оригинала. «Едва лишь вышли „Физиогномические фрагменты“, Лафатера (к слову сказать, одна из самых дорогих книг того времени: четыре тома, форматом в четверть листа, стоили 100 талеров), как Вуц, дав лишь небольшую фору этой плодовитой голове, сложил вчетверо лист писчей бумаги и три недели не отрывался от кресла, пока сам не вывел из собственной головы физиогномический плод… и… не уподобился швейцарцу». При таком необычном способе копирования порой случалось, что философский трактат о пространстве и времени у Вуца толкует лишь о судовом помещении и о «времени, которое у женщин называют менсисом», — но это не омрачало радости обладания собственной библиотекой.