Годы
Шрифт:
— У нее сегодня Гроув, — напомнила Милли.
— Ах, у нее сегодня Гроув, — пробормотал полковник. Он упорно размешивал сахар в чашке, как будто стараясь расколоть ее.
— Старые добрые Леви, — нерешительно сказала Делия. Она была отцовской любимицей, но сейчас не знала, как много она может себе позволить при таком его настроении.
Полковник промолчал.
— У Берти Леви на одной ноге шесть пальцев! — вдруг выпалила Роза. Остальные засмеялись. Но полковник оборвал их.
— Беги наверх делать уроки, мой мальчик, — сказал он, глядя на Мартина, который еще ел.
— Позволь ему допить чай, папа, — вступила Милли, опять подражая манере
— А новая сиделка? — спросил полковник, барабаня пальцами по краю стола. — Пришла?
— Да… — начала было Милли, но из передней послышался шум, и вошла Элинор — к облегчению всех, особенно Милли. Слава Богу, Элинор пришла, подумала она, поднимая голову, — утешительница, миротворица, смягчавшая для нее все бури и тяготы семейной жизни. Милли обожала сестру. Она назвала бы ее богиней и наделила бы ее красотой, которая не была ей присуща, нарядила бы ее в одежды, которых у нее не было. Если бы Элинор не держала в руках стопку маленьких пестрых тетрадок и пару черных перчаток. Защити меня, думала Милли, протягивая ей чашку, я такая робкая мышка, на меня все время наступают, я маленькая недотепа — по сравнению с Делией, которая всегда добивается своего, а меня папа все время отчитывает, сегодня он отчего-то сердит.
Полковник улыбнулся Элинор. И рыжий пес на коврике перед камином, подняв голову, вильнул хвостом, как будто признавал в Элинор одну из тех приятных женщин, которые дают кость, но моют после этого руки. Она была старшей дочерью, лет двадцати двух, не красавица, но цветущая и по природе жизнерадостная, хотя сейчас и выглядела усталой.
— Простите за опоздание, — сказала она. — Меня задержали. Но я не ожидала… — Она посмотрела на отца.
— Я освободился раньше, чем думал, — торопливо ответил он. — Деловая встреча… — Он осекся. Опять поссорился с Майрой. — А как у тебя в Гроув?
— У меня в Гроув… — повторила Элинор, но тут Милли передала ей накрытое блюдо. — Меня задержали, — опять сказала Элинор, наполняя свою тарелку и приступая к еде. Атмосфера разрядилась.
— Ну, расскажи нам, папа, — храбро сказала Делия, отцовская любимица, — чем занимался ты? Приключения были?
Вопрос оказался некстати.
— Стар я для приключений, — угрюмо ответил полковник. Он растирал кристаллики сахара об стенку чашки. Затем он будто пожалел о своей резкости, немного помолчал и сказал: — Я встретил в клубе старика Бёрка. Просил меня привести одну из вас на ужин. Робин приехал, в отпуск.
Он допил чай. Несколько капель упало на его остроконечную бородку. Полковник достал большой шелковый носовой платок и торопливо вытер подбородок. Элинор, сидя на своем низком стуле, заметила странный взгляд сначала в глазах Милли, а потом — Делии.
Похоже, между ними есть какая-то неприязнь. Но они не сказали ни слова. Все продолжали есть и пить, пока полковник, подняв свою чашку, не увидел, что она пуста, и не поставил ее твердо на блюдце, слегка звякнув. Церемония чаепития была окончена.
— А теперь, мой мальчик, иди готовить уроки, — сказал полковник Мартину.
Мартин отдернул руку, уже тянувшуюся к тарелке.
— Живо, — властно добавил отец.
Мартин встал и нехотя пошел, волоча руку по стульям и столам, чтобы замедлить свое движение. Дверь за собой он захлопнул довольно громко. Полковник встал и выпрямился в своем туго застегнутом сюртуке.
— Мне тоже пора, — сказал он, но сразу не ушел, как будто идти ему было особенно некуда. Он стоял среди своих детей очень прямо, словно хотел отдать какое-нибудь
— Хорошо, — сказала Элинор.
Полковник пошел к двери, но остановился.
— И сообщите мне, когда мама захочет меня увидеть, — попросил он, а затем ущипнул младшую дочь за ухо. — Чумазая негодница. — Он указал на пятно на переднике. Роза прикрыла пятно рукой. У двери он остановился опять. — Не забудьте, — повторил он, пытаясь управиться с дверной ручкой, — не забудьте написать Эдварду, — повернул ручку и вышел.
Воцарилось молчание. Элинор чувствовала в воздухе какое-то напряжение. Она взяла одну из тетрадок, брошенных ею на стол, и открыла ее у себя на коленях. Но читать не стала, остановившись отсутствующим взглядом на дверном проеме в дальнюю комнату. Деревья в саду за домом начинали зеленеть, на кустах уже виднелись листочки, похожие на маленькие уши. Солнце сияло урывками, то скрываясь, то вновь выходя из-за туч, освещая то одно, то…
— Элинор, — перебила ее мысли Роза. Ее манера держаться до странности напоминала отцовскую. — Элинор, — тихо повторила она, потому что сестра не обратила на нее внимания.
— Что? — спросила Элинор, оборачиваясь к ней.
— Я хочу сходить к Лэмли.
Она была маленькой копией отца, особенно когда стояла, заложив руки за спину.
— К Лэмли идти уже поздно, — сказала Элинор.
— Там открыто до семи, — сказала Роза.
— Тогда попроси Мартина сходить с тобой.
Девочка медленно пошла к двери. Элинор опять взялась за свои расходные тетради.
— Одна не ходи, Роза. Одна не ходи, — сказала она, подняв глаза, когда Роза была уже у выхода из гостиной. Роза молча кивнула и исчезла.
Она прошла наверх. Задержалась у материнской комнаты и втянула носом кисло-сладкий запах, который, казалось, окутывал кувшины, чашки, тазики с крышками, стоявшие на столе у двери. Роза поднялась еще выше и остановилась у классной комнаты. Она не хотела входить туда, потому что была в ссоре с Мартином. Они повздорили из-за Эрриджа и микроскопа, а потом еще раз — когда обстреливали кошек, принадлежавших соседке мисс Пим. Но Элинор велела спросить его. Роза открыла дверь.
— Послушай, Мартин… — начала она.
Он сидел за столом, держа перед собой книгу, и бормотал — наверное, учил греческий или латынь.
— Элинор велела, — продолжила Роза, заметив, что брат покраснел, а его рука сгребла клочок бумаги, как будто он хотел скатать из него шарик, — спросить тебя… — она собралась с духом и прижалась спиной к двери.
Элинор сидела, откинувшись на спинку. Теперь солнце освещало деревья в саду за домом. Почки начали набухать. Весенние лучи, конечно, во всей красе показывали, как вытерлась обивка на стульях. Элинор заметила, что на спинке большого кресла — там, куда отец прислонялся головой, — виднеется темное пятно. Но как мало тут стульев, как просторно, как много воздуха по сравнению со спальней, в которой старая миссис Леви… — однако Милли и Делия молчали. Это все из-за званого ужина, вспомнила Элинор. Которая из них пойдет? Хотелось пойти обеим. Хорошо бы люди не говорили: «Приведите одну из своих дочерей» — лучше сказали бы: «Приведите Элинор», или «Приведите Милли», или «Приведите Делию», а не сваливали их всех в одну кучу. Тогда вопросов не возникало бы.