Гоголь в Москве (сборник)
Шрифт:
По-прежнему Гоголя можно было встретить у Д. Н. Свербеева. Сын его. вспоминает «тот последний вечер, который он, за несколько недель до. своей смерти, провел у отца моего на Собачьей площадке… Гоголь был в особенном ударе и рассказывал нам самые смешные и забавные анекдоты, причем, пока мы разражались громким хохотом, оставался всегда серьезным и невозмутимым»8. Свербеевы в 1851–1852 годах жили в собственном доме (улица Вахтангова, № 13, дом не сохранился).
Екатерина Александровна Свербеева
Надо полагать, что в эту зиму Гоголь посещает и профессора Ф. И. Иноземцева, нуждаясь в его медицинских советах. Доктор А. Т. Тарасенков пишет: «Гоголь был на руках у своего приятеля Иноземцева, с которым был короток и который его любил искренно»9. В 1851 году Иноземцев переехал в дом Мухановой в Мертвом переулке (ныне улица Николая Островского, № 6, дом не
Но наиболее часто он бывал, вероятно, у Шевырева и Аксаковых. В значительной мере эти визиты обусловливались и деловой необходимостью. Еще осенью Гоголь сообщал О. М. Бодянскому, что он «затеял новое полное издание своих сочинений… В трех типографиях начал печатать… будет четыре больших тома. Сюда войдут все повести, драматические вещи и обе части „Мертвых душ“. Пятый том я напечатаю позже, под заглавием „Юношеские опыты“. Сюда войдут некоторые журнальные статьи, статьи из „Арабесок“ и прочее»10. Надобность в издании давно назрела. По словам Гоголя, «второе издание моих сочинений нужно уже и потому, что книгопродавцы делают разные мерзости с покупщиками, требуют по сту рублей за экземпляр и распускают под рукой вести, что. теперь все запрещено»11. Еще находясь в Одессе, осенью 1850 года он обеспокоенно запрашивал Шевырева: «Я уже давно не имею вестей из Москвы. Да, есть ли у тебя экземпляр (первого издания. — Б.З.), чтобы отдать в цензуру, и какому цензору? Я думаю, лучше Лешкову. Им Погодин был всегда доволен»12. Профессор Московского университета В. Н. Лешков был цензором «Москвитянина». Обращаясь к нему, Гоголь, мог рассчитывать и на влияние Погодина, с которым Лешков был в приятельских отношениях. Сохранилось письмо Гоголя (лето 1851 г.) к Лешкову «с просьбой спасти доселе отпечатанные мои сочинения от уничтожений, от измене[ний], переправок и пробелов и [дать] возможн[ость] изданья их в том виде, как изданы они д[о] с[их] п[ор]» 13. Вероятно, в связи с подготовкой издания Гоголь посещал Лешкова. Последний жил в собственном доме (ныне № 15 по Новой Басманной улице).
35
Небезынтересно отметить, что это владение ранее принадлежало отцу близкой знакомой Гоголя А. П. Елагиной — П. Н. Юшкову. По обычаю того времени семейство Юшковых проводило в Москве лишь зимние месяцы. Дом их нередко посещался Н. М. Карамзиным, бывшим по первой своей жене в дальних родственных отношениях с Юшковыми.
Однако встревоженный слухами о том, что «здешние бабы-цензора отказываются даже и от напечатанных книг»14, Гоголь прибегает к содействию В. И. Назимова. 30 сентября Гоголь сообщил Шевыреву, что «попечитель» приезжал к А. П. Толстому на следующий день после его отъезда на свадьбу сестры «с известием, что он пропускает все и что нужно обыкновенным порядком только доставить цензору, который прямо подпишет»16.
Впоследствии Шевырев, рассказывая о последних месяцах жизни Гоголя, писал его двоюродной сестре М. Н. Синельниковой: «Нередко обедал он у нас, после обеда занимался со мною чтением корректур первого и второго тома своих сочинений, в которых он выправлял слог, а я правил под диктовку его. Другие два тома печатались в то же время»16.
Несомненно, что Гоголю приходилось бывать в типографиях, где производился набор его сочинений, (при жизни писателя ни один том не был закончен печатью). Сохранилась записка Шевырева, гласящая, что «начато печатание… первых двух томов в Университетской, 3-го в типографии Готье, 4-го в типографии Семена»17. Об Университетской типографии мы уже говорили выше; здесь печатался первый том «Мертвых душ» (Пушкинская улица, № 34). Типография Готье помещалась на Кузнецком мосту, № 15 (дом не сохранился). Вблизи же находилась и типография Семена, на Софийке (ныне Пушечная улица) на территории нынешних домов № 4 и № 6 (прежние постройки не сохранились).
8 эти месяцы Аксаковы вновь переменили свое местожительство. Уже после смерти писателя, В. С. Аксакова сообщала матери Гоголя: «Мы жили эту зиму в деревне по обстоятельствам Денежным; больной сестре был нанят маленький домик, и кто-нибудь из братьев и из сестер постоянно с ней жил»18. Данилевский глухо говорит, что их квартира была на Поварской. 8 марта 1852 года Шевырев писал Погодину: «Посылаю тебе письмо, написанное к нам обоим вместе С. Т. Аксаковым (в связи со смертью Гоголя. — Б.З.). Отвечай ему через Ольгу Семеновну (жена С. Т. Аксакова. — Б. З.), которая остановилась у Спаса на Песках. У Хомякова назовут тебе или укажут дом, потому что близехонько. Я сам сейчас к ней еду»19. В письме к И. С. Тургеневу И. С. Аксаков точно называет местожительство их семьи зимой 1851/52 года, «…на Арбате, в Николо-Песковском переулке, в доме г-жи Серединской, во флигеле»20. Дом этот не сохранился. Владение Серединской занимало часть площади нынешней территории дома № 4 по улице Вахтангова [36] .
36
Площадь, занятая ныне домом № 4 по улице Вахтангова, сложилась из четырех владений. Часть, принадлежавшая коллежской ассесорше П. А. Серединской, соседствовала с нынешним домом № 2. Вдоль переулка она доходила примерно до середины нынешнего дома № 4, уходя вытянутым неправильным прямоугольником в глубину. Вдоль переулка стояло небольшое деревянное строение. В конце двора в виде буквы «П», обращенной основанием к переулку, стоял флигель, занимаемый Аксаковыми. Остальная часть, примыкавшая к нынешнему дому № 6, состояла из трех самостоятельных владений с мелкой деревянной застройкой, расположенных от переулка одно за другим.
9 января Гоголь был в Большом театре на бенефисе М. С. Щепкина. Характерно, что старые комедии и переводные водевили, из которых был составлен вечер, уже не могли удовлетворить зрителя, воспитанного на «Ревизоре» и «Женитьбе». Отмечая прекрасную игру М. С. Щепкина, П. М. Садовского, С. В. Шуйского, Н. В. Рыкаловой, газеты указывали, что «нынешний бенефис любимого всею Россиею артиста по своему составу едва ли не неудачнее прежних его бенефисов»21. Встретивший Гоголя в театре скульптор Н. А. Рамазанов сообщал художнику А. А. Иванову: «…Николай Васильевич здрав, но крайне задумчив и скучен»22.
Навестивший Гоголя еще 1 января Л. И. Арнольди отмечает, что он был «немного грустен». «От времени до времени в нем обнаруживалась мрачная настроенность духа без всякого явственного повода», — пишет А. Т. Тарасенков23. Но, тем не менее, Гоголь почти до последних дней не оставляет работы. И Арнольди, и Бодянский, и Тарасенков буквально в один голос свидетельствуют, что они или заставали его за работой, или видели только что отложенные корректурные листы или рукописи. Но, очевидно, Гоголь был уже настолько надломлен беспрестанной внутренней борьбой с самим собой, что достаточно было какого-либо внешного повода, чтобы это повело к роковым последствиям. Характерно в этом отношении мнение известного московского врача Овера, лечившего Аксаковых и случайно заставшего у них Гоголя. В. С. Аксакова записывает в своем дневнике: «…приезжал Овер, я пошла его провожать к Оленьке, он оттуда прошел прямо и сказал мне: „Несчастный!“ — „Кто несчастный? — спросила я, не понимая, — да ведь это Гоголь!“ — „Да, вот несчастный!“ — „Отчего же несчастный?“ — „Ипохондрик, не приведи бог его лечить, это ужасно!“»24
В январе тяжело заболела тифом Е. М. Хомякова, сестра друга Гоголя, поэта Н. М. Языкова. 26 января она скончалась. Ее смерть, по словам доктора А. Т. Тарасенкова, «поразила его до чрезвычайности»26. «Смерть моей жены, — писал А. С. Хомяков А. Н. Попову, — и мое горе сильно его потрясли; он говорил, что в ней для него снова умирают Многие, которых он любил всей душою, особенно же Н. М. Языков… С тех пор он был в каком-то нервном расстройстве»26. Гоголь оставляет творческую работу, корректуры. Посещения друзей тяготят его.
Наступили последние дни жизни Гоголя в сумрачной квартире А. П. Толстого. Знакомство с ним С. Т. Аксаков считал «решительно гибельным для Гоголя»27. Мракобес и ханжа Толстой не понимал высокого значения дарования Гоголя, не чтил в нем великого русского писателя, цинично признавался, что он «вовсе не является поклонником сочинений» Гоголя28. С. озлобленной сектантской нетерпимостью он отнесся к предложению Т. Н. Грановского придать похоронам Гоголя общественный характер, к переносу его праха в университетскую церковь. Тогда, — писал Е. М. Феоктистов И. С. Тургеневу, — «он отказался взять погребение на свой счет, говоря: „Если так, то пусть хоронит, кто хочет“, — и его хоронили на счет университета» 29. После смерти писателя славист П. А. Бессонов сообщал в одном из своих писем, что «партия „Москвитянина“ проповедует о том спасении, которое пролила она в его (Гоголя. — Б. З.) душу религиозными впечатлениями, а (А. П.) Толстой, имея дух рассказывать, что Гоголь отдавал ему (перед сожжением. — Б. З.) 2-й том „Мертвых душ“ и он не взял, прибавляет, что „впрочем в псалтыре заключается все, нужное для спасения“»30. Проводником этих так называемых «спасительных» «религиозных впечатлений» был изувер и фанатик поп Матвей Константиновский. Под влиянием А. П. Толстого Гоголь, еще будучи за границей, вступил в начале 1847 года с ним в переписку. «Что послания о. Матвея в результате имели разрушительное действие на Гоголя — едва ли здесь приходится повторять… Но это было ничто в сравнении с живым словом. Испытанный оратор, о. Матвей тем более увлекался, чем очевиднее было впечатление на слушателя, и становился тем беспощаднее в своем обличении, чем беспомощнее оказывалась жертва», — пишет друг писательской юности А. П. Чехова беллетрист Ив. Щеглов (И. Л. Леонтьев), горячий поклонник творчества Гоголя31. Он же приводит красноречивый эпизод из деятельности М. А. Константиновского, показывающий, насколько губительным было его влияние на окружающих: «…за три года пастырства о. Матвея шумное и веселое село нельзя было узнать: мирские песни и игры в селе почти прекратились…даже малые дети в своих детских сборищах стали распевать исключительно тропари и кондаки… Для чего же, спрашивается, существует после этого в мире… радостное дыхание весны, любовь, звонкий детский смех и раздольная русская песня?!»32.
Константиновский нередко приезжал в Москву из Ржева, где он жил. Иногда он останавливался у А. П. Толстого. Его приезд в Москву в конце января 1852 года имел роковые последствия для Гоголя. Одинокий, измученный внутренними противоречиями, подавленный творческой неудовлетворенностью в работе над вторым томом «Мертвых душ», Гоголь оказался полностью не защищенным от его зловещего воздействия. Доктор А. Т. Тарасенков рассказывает, что Константиновский «прямо и резко, не взвешивая личности и положения поучаемого, с беспощадною строгостью и резкостью проповедовал» Гоголю, «как ничто земное не должно нас прельщать… для чего нам нужны силы?., разговоры этого духовного лица… так сильно потрясали его, что он однажды, не владея собою, прервал его речь и сказал ему: „довольно, оставьте, не могу долее слушать, слишком страшно“»33. «Трудно, право, представить сцену более разительного контраста… — пишет Ив. Щеглов. — Гоголь, великий Гоголь, беспощадный сатирик, гениальный провидец сердца человеческого — бледный, потрясенный, почти скованный от ужаса в своем кресле… и перед кем же? Перед невзрачным и полуневежественным, исступленным попом, пугающим его больное воображение… Окончание трагедии — известно… Непосредственно вслед за отъездом о. Матвея с Гоголем началась та, так сказать, „духовная агония“, которая повлекла за собой стремительное физическое разрушение»34.