Гоголь в жизни

Вересаев Викентий Викентьевич

Княжна В. Н. Репнина. О Гоголе. Рус. Арх., 1890, III, 229, 230.

После того, как брат возвратился из Иерусалима, первый его приезд - 9 мая утром, в день своего ангела; вероятно, думал, что его именины празд-{425}нуют, и хотел сюрприз нам сделать, а оказалось - ничего не было, ни пирога, ни шампанского, даже люди на панщине работали. С приезда его сейчас работников распустили.

О. В. Гоголь-Головня. 31.

1848 г. 9 мая именины брата.- В четыре часа получаем письмо из Полтавы от С. В. Скалон с нарочным, что брат будет сегодня или завтра. Это очень нас обрадовало; я плакала от радости. После человек открыл, что он уже едет и сейчас будет.- Как он переменился! Такой серьезный сделался; ничто, кажется, его не веселит, и такой холодный и равнодушный к нам. Как мне это было больно.

Ел. Вас. Гоголь (сестра писателя). Дневник. Шенрок. Материалы, IV, 703.

Ты спрашиваешь меня о впечатлениях,

какие произвел во мне вид давно покинутых мест. Было несколько грустно, вот и все. Подъехал я вечером. Деревья - одни разрослись и стали рощей, другие вырубились. Я отправился того же вечера один степовой дорогой, позади церкви, ведущей в Яворивщину, по которой любил ходить некогда, и почувствовал сильно, что тебя нет со мной. Все это было в день моих именин, 9 мая. Матушка и сестры, вероятно, были рады до nec plus ultra моему приезду, но наша братья, холодный мужеский пол, не скоро растапливается. Чувство непонятной грусти бывает к нам ближе, чем что-либо другое.

Гоголь - А. С. Данилевскому, 16 мая 1848 г., из Васильевки. Письма, IV, 191.

Ольга Васильевна (сестра Гоголя) ожидала, что путешествие в Иерусалим возвратит брату душевное спокойствие и прежнюю веселость и работоспособность; но как только он приехал в Яновщину,- тотчас после пребывания в Иерусалиме,- она с первого взгляда на его осунувшееся, страдальческое лицо поняла, что эта поездка не только ничего не дала ее брату, а даже, напротив, еще более подорвала его слабеющие силы. Гоголь почти ни с кем не разговаривал, и только рассказы Ольги Васильевны и ее аптека несколько оживляли его.

В. Я. Головня со слов своей матери, сестры Гоголя, О. В. Гоголь-Головня, 75.

10 мая.- Все утро мы не видели брата! Грустно: не виделись шесть лет, и не сидит с нами. После обеда были гости.

11 мая.- Утром созвали людей из деревни; угощали, пили за здоровье брата. Меня очень тронуло, что они были так рады его видеть. Пели и танцевали во дворе и были все пьяны. На другой день брат уехал в Полтаву.

13 мая.- Вчера наши вернулись из Полтавы. У нас каждый день гости. Брат все такой же холодный, серьезный, редко когда улыбнется, однако сегодня больше разговаривал.

20 мая.- Гости у нас каждый день. Сегодня приезжал разносчик за долгом (200 р.), и брат, не говоря ни слова, заплатил ему с тем, чтобы он никогда нам не продавал в долг. И маменьку просил никогда этого не делать.

21 мая.- Весь день почти брат сидел с нами. Я просила, чтобы он взял {426} меня с собою в Киев, но он отказал. У нас с ним были маленькие неприятности, но сегодня все забыто: он мне дал крестики из Иерусалима. 25 мая.- Брат уехал в Киев.

Ел. Вас. Гоголь. Дневник. Шенрок. Материалы, IV, 703.

Гоголь пробыл у Данилевских в Киеве короткое время. На беду, наступили такие сильные жары, что он был не в духе, жаловался, что не может ничем заниматься, и поспешил уехать обратно в Васильевку. Всего неудачнее было то, что по случаю экзаменов в пансионе, где Данилевский был инспектором, его по целым дням не было дома, и Гоголь страшно скучал. В этот приезд Гоголя случился неловкий эпизод. На вечер собрались многие профессора и другие представители киевской интеллигенции с исключительною целью видеть автора "Ревизора" и "Мертвых Душ". Но на Гоголя напала такая хандра, что он просидел в этом обществе не более получаса и внезапно исчез.

В. И. Шенрок со слов А. С. Данилевского. Материалы IV, 712, 747.

(В Киеве у М. В. Юзефовича, попечителя киевского учебного округа.) На обширном балконе, выходившем в сад, был приготовлен стол с закусками и чаем. Собрались преимущественно молодые профессора Киевского университета, которые хотели представиться Гоголю. Все были по этому случаю одеты в новенькие вицмундиры и, в ожидании великого человека, переговаривались вполголоса. Юзефович постоянно выбегал смотреть, не едет ли Гоголь. Уже начинало смеркаться, как по некоторому движению в доме и по внезапно изменившемуся лицу Юзефовича, который, заслышав шум, убежал с балкона, гости заключили, что Гоголь, наконец, приехал. Профессора, сидевшие перед этим, встали и выстроились в ряд. В раме открытых настежь дверей показались две фигуры,- Юзефовича и Гоголя. Гоголь шел, понурив свою голову, с длинным носом и длинными, прямыми волосами. На нем был темный гранатовый сюртук, и Михольский (со слов которого написан этот рассказ), в качестве франта, обратил внимание на жилетку Гоголя. Эта жилетка была бархатная, в красных мушках по темно-зеленому полю, а возле красных мушек блестели светло-желтые пятнышки по соседству с темно-синими глазками. В общем, жилетка казалась шкуркой лягушки. Приведя Гоголя на балкон, Юзефович отстранился, чтобы не выдвигаться вперед, а Гоголь остался перед выстроенными профессорами, словно начальник, принимающий подчиненных. Все низко

ему поклонились. Он потупился и, по застенчивости или по гордости, не ответил на поклон, который заменил его потупленный взор. Юзефович почувствовал неловкость от воцарившегося молчания, бросился из-за спины Гоголя и стал представлять ему по одиночке его почитателей.- "Профессор такой-то! Профессор Павлов! Костомаров!" Гоголь чуть-чуть кивал головой и произносил тихо: - "Очень приятно, весьма приятно, душевно рад во всех отношениях". Когда представление гостей кончилось, Юзефович простер руку в некотором расстоянии от талии Гоголя и просил его сесть откушать, но Гоголь, взглянув на закуски и на чай, сделал брюзгливую гримасу, еще брюзгливее посмотрел на своих почитателей и закрыл глаза рукой, брюзгливо глянув в сторону заходящего солнца. Юзефович сделал знак какому-то молодому человеку {427} стать у решетки балкона и заслонить собою солнце, что тот моментально и исполнил. Гоголь продолжал молчать. Никто не осмелился сесть в его присутствии. Прошло минуты две или три. Наконец Гоголь поднял голову и пристально воззрился на жилет Михольского, тоже бархатный, как у него, и тоже в замысловатых крапинках, но в общем походивший не на шкуру лягушки, а на шкурку ящерицы.- "Мне кажется, как будто я вас где-то встречал",- сказал Гоголь Михольскому. Михольский хотел отвечать, но из-за спины Гоголя Юзефович угрожающе покивал ему пальцем, и тот должен был ждать, что еще скажет Гоголь.- "Да, я вас где-то встречал,- утвердительно произнес Гоголь,- не скажу, чтобы ваша физиогномия была мне очень памятна, но тем не менее я вас встречал,- повторил Гоголь.- Мне кажется, что я видел вас в каком-то трактире и вы там ели луковый суп". Михольский поклонился. Гоголь погрузился снова в молчание, задумчиво глядя на жилетку Михольского. Вдруг он подал руку хозяину, сделал общий поклон его гостям и направился к выходу. Юзефович не смел его удерживать. Все молчали, глядя, как уходит писатель, странно передвигая, с каким-то едва уловимым оттенком паралича, свои ноги, обтянутые узкими серыми брюками на широких штрипках.

И. И. Ясинский со слов Михольского. Анекдот о Гоголе. Ист. Вестн., 1891, июнь, 596.

После Италии мы встретились с Гоголем в 1848 году в Киеве, и встретились истинными друзьями. Мы говорили мало, но разбитой тогда и сильно больной душе моей стала понятна болезнь души Гоголя... Мы встретились у А. С. Данилевского, у которого остановился Гоголь и очень искал меня; потом провели вечер у М. В. Юзефовича. Гоголь был молчалив, только при расставании он просил меня, не можем ли мы сойтись на другой день рано утром в саду. Я пришел в общественный сад рано, часов в шесть утра; тотчас же пришел и Гоголь. Мы много ходили по Киеву, но больше молчали; несмотря на то, не знаю, как ему, а мне было приятно ходить с ним молча. Он спросил меня: где я думаю жить?
– "Не знаю,- говорю я: вероятно, в Москве".- "Да,- отвечал мне Гоголь,- кто сильно вжился в жизнь римскую, тому после Рима только Москва и может нравиться". Тут, не помню, в каких словах, он передал мне, что любит Москву и желал бы жить в ней, если позволит здоровье. Мы назначили вечером сойтись в Лавре, но там виделись только на несколько минут: он торопился.

Ф. В. Чижов. Кулиш, II, 240.

Узнали соседи, что Гоголь возвратился из святых мест, съехались к его матери и желали видеть Гоголя. Гоголь жил в отдельном флигеле. Свиделись с ним соседи и начали расспрашивать о святых местах.- "В святых местах перебывало так много разных путешественников и в разное время, и так много о них написано, что я ничего не могу сказать вам нового",- был ответ Гоголя.

Т. Г. Пащенко по записи В. Пашкова. Берег, 1880, № 268.

Мне кажется, брат был разочарован поездкой в Иерусалим, потому что он не хотел нам рассказывать. Когда просили его рассказать, он сказал: "Можете прочесть "Путешествие в Иерусалим". По его действиям, как я {428} замечала, видно, что он обратился более всего к евангелию, и мне советовал, чтобы постоянно на столе лежало евангелие. Он всегда при себе держал евангелие, даже в дороге. Когда он ездил с нами в Сорочинцы, в экипаже читал евангелие. Видна была его любовь ко всем. Он своими трудовыми деньгами многим помогал, и сам не нуждался и ни в чем себе не отказывал.

О. В. Гоголь-Головня, 55.

7, 8, 9 июля (июня).- Брат приехал. Ужасная тоска. У нас холера: пять человек умерло. Дай бог, чтоб этим кончилось.

Ел. В. Гоголь. Шенрок, IV, 704.

Я еще ни за что не принимался. Покуда отдыхаю от дороги. Брался было за перо, но - или жар утомляет меня, или я все еще не готов; а между тем чувствую, что, может, еще никогда не был так нужен труд, составляющий предмет давних обдумываний моих и помышлений, как в нынешнее время.

Гоголь - П. А. Плетневу, 7 июня 1848 г., из Васильевки. Письма, IV, 195.