Голем и джинн
Шрифт:
— С тобой все в порядке?
— Все прекрасно, — резко ответил он, но смятение в его голосе явно противоречило словам; и она могла бы поклясться, что лицо его светится заметно тусклее.
— Тебе угрожает опасность? — тихо спросила она.
Его челюсти сжались, словно от гнева или раздражения, но он тут же расслабился и даже улыбнулся ей:
— Нет. Пока нет. Ты что-то заметила или просто догадалась?
— Наверное, и то и другое.
— С сегодняшнего дня я буду помнить, что ты
— Ты, должно быть, тяжело переносишь зиму?
— Да уж радости от нее точно не много.
Теперь они старались идти вдоль магазинных витрин под защитой навесов, но все-таки, когда они добрались до Бонд-стрит, Джинн был очень бледен. Женщина то и дело бросала на него тревожные взгляды.
— Перестань так смотреть на меня, — буркнул он. — Я не растаю у тебя на глазах.
— Но почему ты не носишь шляпу или зонтик?
— Потому что я их терпеть не могу.
— Все джинны такие упрямые?
— Да, в основном, — усмехнулся он.
Дойдя до Хестер-стрит, они остановились под навесом итальянской лавки; в витрине, подвешенная на бечевке, красовалась огромная красная колбаса, а вокруг нее — сплетенные из чеснока косички. Из приоткрытой двери до них доносился теплый, острый запах.
— Дальше я могу дойти сама, — сказала женщина.
— Ты уверена?
Она кивнула. До Бауэри оставалось всего пара кварталов, а дальше начинался ее район.
— Со мной все будет в порядке, — заверила его она.
Они стояли близко друг к другу, и оба чувствовали себя неловко.
— Не знаю, стоит ли нам встречаться еще, — сказала женщина.
— Ты все еще сомневаешься в моих намерениях? — нахмурился мужчина.
— Нет, в твоем терпении. Мы раздражаем друг друга.
— Немного раздражения мне не повредит. А тебе?
Это был вызов, но одновременно и приглашение. Он действительно раздражал ее и иногда заставлял ее стыдиться себя, но зато впервые после смерти равви она могла говорить с кем-то свободно. Внутри у нее что-то смягчилось и потеплело, и это не имело ничего общего с холодным оцепенением тела.
— Хорошо, — сказала она, — но с одним условием.
— С каким?
— В плохую погоду ты должен носить шляпу. Я не хочу быть виноватой, если ты заболеешь.
— Ну, если это так необходимо… — Он закатил глаза и вздохнул, но она успела заметить мелькнувшую на его лице улыбку. — Так, значит, на следующей неделе в то же время?
— Да. А сейчас, пожалуйста, найди какое-нибудь сухое место. До встречи.
Она повернулась и пошла прочь.
— До следующей недели! — крикнул он ей вслед, но она уже свернула за угол, и он не увидел ее улыбки.
— Я же сказал тебе, что вернусь, — говорил Джинн спящей Фадве. — Ты что, не
В ее сне они стояли рядом на вершине холма, с которого она впервые увидела его дворец. Было совсем темно, но не холодно. Босыми ногами она чувствовала мягкую землю. На ней была надета только тонкая сорочка, но Фадва нисколько не стеснялась.
— Нет, — ответила она, — просто… Тебя так долго не было! Много долгих недель.
— Это для тебя они были долгими. Мы, джинны, можем годами не видеть друг друга и даже не вспоминать.
— Я думала, ты, может, за что-то рассердился на меня. Или… — Она помолчала, а потом выпалила одним духом: — Я уговорила себя, что ты мне просто приснился! Я уже думала, что сошла с ума!
— Я совершенно настоящий, уверяю тебя, — улыбнулся он.
— Откуда мне знать?
— Ты уже видела однажды мой дворец. — Он показал рукой вниз, в долину. — Если ты отправишься в ту сторону и верно угадаешь направление, то увидишь большой участок, свободный от кустов и камней. Это место, где он стоит.
— И я его снова увижу?
— Нет, он невидимый, если только я не захочу показать его кому-то.
— Сильно же вы отличаетесь от нас, людей, — вздохнула она, — если такое считается у вас доказательством.
Джинн рассмеялся. Удивительно, что эта человеческая девочка смогла по-настоящему рассмешить его! Но сама она все еще хмурилась и была очевидно несчастной. Возможно, он действительно слишком долго не приходил. Ему еще многое предстояло узнать про людей с их короткими жизнями и вечным нетерпением.
Джинн протянул руку, и — он сам не понимал, как это получалось, — звезды и пустыня на мгновение закрутились, смешались, и они с девушкой вдруг оказались во дворце, в окружении темных прозрачных стен и вышитых подушек. На этот раз на подушках стояло угощение: тарелки с рисом и бараниной, миски с простоквашей, лепешки, сыр и кувшины с прозрачной водой.
Фадва радостно засмеялась.
— Угощайся, — указал он на еду. — Это все для тебя.
И она начала есть и болтать, рассказала ему о своих маленьких победах и радостях: о больном ягненке, которого ей удалось выходить, о лете, которое выдалось на удивление нежарким:
— Даже в источнике еще не высохла вода. Отец говорил, что такое бывает очень редко.
— Твой отец… Расскажи мне о нем, — попросил Джинн.
— Он хороший человек. Он заботится о нас всех. Мои дяди всегда его слушаются, и все в клане его уважают. Мы — совсем маленький клан среди Хадидов, но, когда все собираются вместе, у отца всегда спрашивают совета, перед тем как обсуждать важные вопросы с шейхом. Если бы его отец был первым, а не третьим сыном своих родителей, мой отец мог бы и сам стать шейхом.