Гольф с моджахедами
Шрифт:
Желяков ждал объяснений. Если ерничал, значит — распалялся.
— Разрешите доложить, — сказал Алексеев П.А. — Тумгоев Исса звонил, когда вы уже находились в пути. Хочет с вами переговорить.
— Всем вон, — сказал Желяков. — Пусть заходит… Алексеев, проверь глушилку на всякий случай! Чечен микрофон и в пупок вставит…
— Обыскать? — спросила дева.
— А тебе лишь бы красивого мужика за ствол подергать… Кышь!
Милик остался. Сообразительный и доверенный. Алексеев П.А. теперь уж точно враг до конца дней — либо своих, либо его.
Желяков поднялся, уменьшившись в росте, и распростер объятия, навстречу которым Исса Тумгоев только ткнул протянутую ладонь. Пришлось её пожимать двумя руками. С объятиями, даже
Соглашение предусматривало финансовое перемирие, которое впоследствии, когда станет выгодно, предположительно перетечет и в военное. Впрочем, договоренность касалась только лично Желякова и главы финансового имамата «Гуниб» Саид-Эмина Хабаева. Иссы Тумгоева, его наиба [7] в Москве, она не касалась. Хабаев не Шамиль, а даже у великого имама Хаджи-Мурад сам решал, когда его мюридам [8] соблюдать мир, а когда биться.
7
Наиб — буквально: заместитель; командир отдельного горского отряда.
8
Мюрид — ученик аскета; горец, борющийся под знаменем ислама.
Тумгоев в упор не видел Милика. Он узнал двойника. Сводный брат Макшерип описал его внешность.
— Виктор Иванович, — сказал Исса, — переговорить нужно.
— Это Милик, — ответил Желяков.
— Здравствуйте, Милик, — сказал Исса Тумгоев.
Высокий чеченец обличьем отдаленно напоминал Макшерипа и тоже Тумгоева, бешира конвойных на Горе. «Возможно, братья. Возможно, знает и про мой сговор с братом. А возможно, и нет, служит толстому на тонких ножках, хрипатому Хаджи-Хизиру, и знает про его предложение. Но, возможно, и ничего не знает», — подумал Милик и промолчал.
— Нужен спецрейс на Тбилиси, тридцать восемь пассажиров, — сказал Тумгоев. — Одни чеченцы. Просит Хабаев. Предоплата. Внесем заодно с арендной платой за Гору. Когда?
— А когда нужно? — спросил Желяков. — Вчера, наверное?
Тумгоев улыбнулся одними глазами — стылыми, рысьими.
— С паспортами?
Такая же улыбка.
— Багаж?
— Ручная кладь.
Желяков ухмыльнулся. Тумгоев понял и сказал:
— Портативные компьютеры.
— Что-о-о?
— Ноутбуки в портфельчиках. Студенты возвращаются. Из финансовой академии.
— Родина зовет? — спросил Желяков.
Новость радовала. Финансовый имамат «Гуниб» изготовился отчалить из российско-чеченской заводи, до гниения заболоченной неотмытой наличкой, чтобы омыться в мировых финансовых потоках. Вот что это значило. После ускоренной переподготовки экипаж отзывается из Москвы для дальнего похода. Да и из Москвы ли только? Следовало бы проверить для контроля.
— Хабаев зовет, — сказал Исса Тумгоев. И услышал просьбу, которую надеялся не услышать:
— Уговори Хабаева не платить налом. Ни за аренду, ни за самолет. Пусть все уйдет, так-скать… это… в компьютеры твоих башибузуков и с ними дальше… на эти… не на офшоры… ну, словом, как Хабаев для своих собственных делает.
В сущности, Желяков вербовал Иссу Тумгоева.
Единственный посредник между Хабаевым и Желяковым, которые никогда не встречались, Исса получал от одного и передавал другому наличные за аренду пещеры в Горе. Естественно, называя в Чечне завышенные суммы, а в Москву передавая заниженные. И без риска, поскольку прямой физический контакт Желяков — Хабаев не существовал и существовать не мог. Только опосредованный — по кодированной радиосвязи или через Иссу Тумгоева. У радиоаппаратуры же сидел оператор. При нем: о чем угодно, но только не о деньгах…
Возможно, председатель правления и генеральный управляющий финансового имамата «Гуниб» Саид-Эмин Хабаев и догадывался про маржу, которую Исса Тумгоев кладет в карман, но Исса считался независимым по отношению к Горе, в общаке «Гуниба» не участвовал, служил по найму, воровство в таком случае — не воровство, а молчаливая доплата. Таким образом, для Хабаева все, что Желяков от него получал, и маржа Иссы Тумгоева представляли собой одну, целиком передаваемую для Москвы сумму.
То есть если считать, что Исса ворует, то именно из денег Желякова. И, стало быть, Желяков как партнер Хабаева вправе устроить скандал, поставить вопрос о доверии московскому посреднику Хабаева, то есть Иссе. А ворует Исса или нет, можно доказать при первом же переводе арендной платы по безналичному расчету Желякову куда-либо в банк. От платежного поручения, каким бы оно ни было — электронным, телеграфным или бумажным, клочок не оторвешь.
И понятливый Тумгоев спросил:
— Значит, настал момент истины, Виктор Иванович?
— Милик, — сказал Желяков, — выйди.
Свидетель прикрыл за собой дверь. Молчание длилось несколько минут.
— Что вы хотите взамен? — спросил Исса Тумгоев.
— Обычное в таких случаях. Информации. Упреждающей.
— Еще?
Желяков умел выигрывать. Он сказал мягко:
— Кто такой Хабаев? Организатор несостоявшегося международного турнира в русские шашки в городе Грозном пять лет назад. Строитель спортивной пирамиды. Оттуда и деньжата его пошли… Так? А мы старые бойцы… этого… так-скать, невидимого фронта, Исса. Хабаев чужой тебе, чужой мне, и мы ему оба чужие. Не в деньгах счастье… Ты что же, думаешь, я упрекну боевого товарища, енть… в паре-другой сотен тысяч зеленых, которые он у меня поквратально притыривал?
— И?
— Никаких «и». Помнишь, я тебе говорил, что такое офицерская доблесть?
— Помню. Доблесть думать самостоятельно.
— Вот, Исса! Оттого мы с тобой афганцами-засранцами и не стали… Красная армия, она всех сильней, но только от тайги до Британских морей, как известно. Дальше — ни-ни… Это называется Русь-тройка, енть… И расступаются народы в охерении или как там… Куда, дескать, и на какой хрен несешься… И не дает, енть, никакого ответа!
Тумгоев расхохотался.
Желяковская прозорливость выручала обоих не раз. Действительно, доблесть офицера, воина вообще — в готовности принимать собственные решения, думать. И быстрее командования, которое, если иначе, растранжирит и тебя, и твоих солдат.
Желяков рассмеялся вслед и спросил:
— Чего смешного? Гоголь так, енть… выразился, так-скать… В бессмертном произведении. Не знаешь, что ли?
— Знаю, — сказал Исса Тумгоев. Глаза его оставались стылыми. — А вы помните, Виктор Иванович, кто ехал-то на описываемой тройке? Чичиков ехал. Мошенник.
— Так, — сказал жестко Желяков.
Опять помолчали. Вместе. Каждый помнил, что свело их, когда командир элитного полка Желяков попросил перевода в химическую часть гнуснейшего для боевого офицера назначения — по охране и поддержанию циклопических полостей в недоступных скалах Нижней Чечни. В преддверии третьей мировой войны горы пичкали многими запасами, которые потом ржавели, сочились и прели почти без присмотра… По существу, Желяков и Тумгоев вели беспрерывную радиационную, химическую и бактериологическую разведку вокруг гигантских искусственных каверн, набитых смертью, которой хватило бы до Южного полюса на всех млекопитающих и рептилий. Исса, наивный капитан-десантник, увязавшийся за начальником, чтобы оказаться ближе к родным местам, потерял сон и аппетит, когда на десятки километров по ущельям и горным долинам над искусственными полостями увидел развалины селений, из которых когда-то выселили людей. Горы выгнивали и изнутри, и снаружи.