Гольф с моджахедами
Шрифт:
Уаелеси шепнул, что жемчужины крадены у австралийской фирмы, которая арендует соседний атолл для контрабандного выращивания эксклюзивного товара. Секрет черноты фирма, в свою очередь, выкрала у японцев, выращивающих такой жемчуг на Таити, и больше его никто не знает. У ныряльщиков-воров тоже есть свой секрет: как на глубине десяти-пятнадцати метров раскрыть раковину и заглотнуть жемчужину…
Однако не для выявления воровства инспектор жег дорогую солярку в дизеле полицейского катера. Жалобу австралийцы не подавали. Инспектор навещал музыкальный островок на предмет налогового обложения немца перед его отлетом из Фунафути. Согласно островному обычаю, вака-атуа не облагался вовсе, тем более что святой относился
Мы полдня квасили яванский ром под «звуки природы, сливающиеся с музыкальными опусами», которые немец извлекал из исцарапанного песком пианино. Ксерокопию контракта с канадской компанией компакт-дисков «Норт Саунд», заказавшей музыку, жара и влажность припаяли к пластиковому столику, вынесенному на волю. Вака-атуа высыпал на контракт закуску что-то похожее на вяленых воробьев.
Единственный на острове стул занимал исполнитель, а мы, угнездившись на песке, ставили под столешницу для укрытия от солнца бутылки и стаканы. И те, и другие были в чехлах-«термосах» из колоколо. Шнапс подавался прохладным — из холодильника, подключенного к ветряку-генератору. Вяленые же воробьи от жары становились только съедобнее.
На третьей бутылке немец, отправившийся в фале за семейными фотографиями, споткнулся о коробку с жемчужинами. Проспавшись, мы ползали и выискивали их поштучно, задирая куски плетеного пола. Голова казалось такой тяжелой, что неимоверно хотелось сунуть её под очередную циновку и не вставать никогда.
Инвентаризацию найденного вел вака-атуа — с помощью приборчика, какими стюардессы, нажимая на кнопку, считают поголовье пассажиров перед взлетом.
Когда мы сползлись, он сказал:
— Хотите купить несколько?
Я подумал о Наташе и ответил:
— Наверное, это слишком дорого?
— По цене нетто плюс моя комиссия…
— За спиной у немца?
У меня чуть не сорвалось: а ревновать не станет? Хамства, конечно, во мне сидит много.
— Он согласен, мы это обсуждали, — сказал святой. — Возьмете?
Я долго разбирал на купюры комок мелких австралийских долларов, слипшихся в кармане шортов. Смутно вспоминалось, как ночью, под огромным, исконопаченным звездами небом, мы забредали по колено в Тихий океан со стаканами и ждали, когда волна подберется к подбородку, чтобы на пике её подъема влить в себя теплое пойло. Немец уверял, что если шнапс стекает в желудок «внутри», а волна одновременно опускается «извне», «мы абсорбируем напиток в унисон ритмам вечной и божественной природы». Чаще нас валило и накрывало волной с головой. Ритм оборачивался синкопой…
Мокрых банкнот набралось на десяток жемчужин.
— Вот ещё две, пусть получиться дюжина, — сказал святой. Комплиментарная скидка с общей суммы, сэр… Госпожа будет любить вас ещё больше.
Я простодушно кивнул. С похмелья теряешь бдительность. Вообще-то я не допускаю разговоров о своих отношениях с близкими.
Вака-атуа почувствовал.
Почувствовал и я, что он, назовем это так, подбирается ко мне. По-доброму, правда. Допились до сдержанной мужской дружбы. Как на волжских берегах под Кимрами. Святой мне тоже нравился. Пришлось улыбнуться — мол, все в порядке, никто никому в душу не залез, все хорошо. Он тоже улыбнулся и сказал:
— Я могу помочь госпоже, сэр. Брат во Христе Туафаки рассказал мне про вашу заботу… Я помог этому музыканту. Он пьет ром, пиво, опять ром и не боится утра. Я умею останавливать то, что не останавливает никто. Поэтому я здесь…
— А потом? — спросил я, не очень-то веря его чепухе.
— Потом с ним случится правильное. Хочет пьет, хочет не пьет.
— Лекарства?
— Нет, не лекарства. Ничего не пьет, кроме воды и сока. Я смотрю и смотрю, и смотрю, и смотрю…
— Сколько?
— Зависит. Неделю. Или две. На него я смотрел почти три.
— Сколько?
— Денег? Денег нисколько. За деньги не действует.
— Будет больно?
— Будет стыдно.
— Что значит — стыдно? За что?
— Госпожа будет плакать. Болезнь уйдет со слезами.
— Такая злая болезнь, как у нее, не уйдет. Она уже плакала, и много. Вам известно, откуда её болезнь?
— Откуда?
— Есть такая река. Волга называется. На полгода она замерзает и превращается в лед. Вы видели лед в холодильнике? Только в России этот лед куском длиной в тысячу километров. Отсюда до Фиджи…
— Отсюда до Фиджи? Один кусок льда?
— На здешнее море совсем не похоже. Река. В России столько земли, сколько здесь воды. Все наоборот.
— Река течет от моря к морю?
Я подумал и неуверенно сказал:
— От моря к морю, если считать и каналы…
— Через две недели. Скажите госпоже, что я появлюсь на Фунафути через две недели. После Крещения.
Крещение, во всяком случае православное, пришлось в 2001 году на 19 января, и иорданью нам служил теплый Тихий океан, в который мы окунулись, принимая во внимание временной пояс, на полдня раньше, чем кимрские земляки бухнулись в стылые волжские проруби. Потом мы вдавились голыми коленками в сухой колкий песок за спиной отца Афанасия, розоватые ступни которого оказались плоскими, словно стельки. Он молился по полному чину, даже патриарха Московского Алексия II, которого не видел и не слышал, попомнил. Наташа вторила, она знала службу. Колюня крестился вслед за мной и, наверное, про себя говорил то же, что и я, некогда услышанное от отца, его деда: «Господи, помоги озаботиться о своих, отведи от них болезни и нужду, дай мне поддержку защитить их…»
Честно говоря, я не знал молитв по памяти. «Отче наш» и обращение к Николаю Угоднику, своему святому, читал с надписи на старинном складне, висевшем на шее у папы и перешедшем ко мне. Во-первых, покойным родителям в их странствиях молиться приходилось по наитию, где придется, даже во вьетнамских кумирнях. А во-вторых, я слышал однажды, как отец в сердцах сказал, что не мы, видно, а Бог нуждается в нашей поддержке.
Нэнси молилась с нами.
Едва отец Афанасий приступил к службе, мы стали обрастать толпой. Соседи натащили цветочных гирлянд и обвешали нас выше макушек. Пара грудастых девиц в одних юбках из пальмовых листьев четырьмя кулаками грохнула в барабан из акульей кожи, подгадав паузу в афанасьевском речитативе на языке, который мы и сами не понимали. Возможно, и на японском, учитывая, что преподобный Куги-Куги обрел сан в православной епархии в Киото.
Из-за барабана молебен через полчаса стал походить на танцульки. Девицы и барабаны утроились в числе. Четыре или пять молодцов, усевшись на песок, бренчали на гитарах. По пляжу потянулся, притопывая, хоровод, в котором все, двигаясь в затылок, держали друг друга коричневыми снаружи и розовыми изнутри пальцами за вихляющие бедра, а то и ягодицы. Католический патер и протестантский староста из местных стояли возле барабанщиц, сложив мосластые ладони поверх чресел.
Инспектор Уаелеси явился с тремя констеблями и греховодно переглядывался с Нэнси, про которую Наташа насплетничала, что она закрутила с полицейским любовь и в первую же ночь на острове ночевала у него. А наутро медсестра обсуждала с отцом Афанасием возможность перехода из католичества в православие, если в православии разрешается развод и второй брак.