Гольф с моджахедами
Шрифт:
Ворота я миновал в шесть ноль пять.
Они появились сзади. Я услышал, как хлопнула дверь сторожевой будки. Парочка дробила шаги — широкие у одного, мелковатые, семенящие у другого. На всякий случай я притулился к строю автомобилей. Выход в спину сразу же испортил настроение. За несколько машин до сарая я резко свернул к темному «Опелю», пригнулся, слившись с его силуэтом, будто к дверному замку, и оглянулся через плечо.
Картинка того стоила.
В приталенном длинном пальто, в широкополой шляпе, в лакированных ковбойских сапожках под коротковатыми брючками навыпуск и, кто бы поверил, с мужским зонтиком (в январе!) вышагивал персонаж из фильма про Зорро, только женского пола. На полшага сзади шествовал,
Как говорил иногда Колюня, хоть стой, хоть падай.
Лица разглядеть не удавалось.
— Вы насчет «Форда»? — спросил я из-за «Опеля».
— Насчет, — сказала персонаж. Маску вполне заменяла тень от полей шляпы.
— Не бойтесь, — глумливо посоветовал молодец, пошевелив рукой с пистолетом. — Это херня, прикид, пушка-игрушка… Не херы и не пряники. Не дрейфь, рванина, смерть одна, как сказал гигант абсурда товарищ Ионеску-Чаушеску…
И хохотнул.
Я уже слышал такие звуки.
— Здравствуйте, месье Курбатов, — поприветствовал его я. — А где Сергей?
— Я за него, — ответила Зорро и сказала Курбатову: — Иди в мастерскую. Я позову…
Нет, не с заказом они пришли. Какая-то другая работка.
Дама терпеливо дождалась, пока Курбатов в раскачку вальяжно подойдет к сараю, достучится сквозь гул электропушек в железные створки, за которыми оказались резиновые занавеси, и исчезнет за ними. Одна створка осталась открытой.
Зорро приблизилась и уперлась острием зонта в мой живот. Держала на расстоянии, чтобы я не разглядел её обезьяньей мордочки, перекошенной чувством превосходства? Губы заменяли две полоски. И никакой косметики при всей вычурности опереточного костюма.
— Вы знаете где находится Махачкала? — спросила она.
— В Турции? — ответил я психопатке вопросом.
— Вы что же, газет не читаете?
— Нет, уже давно, — сказал я.
— Там рядом война, знаете ли. В Чечне, где Россию защищают. Каждый день по ящику показывают.
— Я не смотрю ящик, — сказал я и опять не солгал.
— Странно, — прокомментировала Зорро. — Это ваш «Форд» стоит в Оружейном переулке?
— Стоял.
— Что значит — стоял?
— Угнали сегодня. Прямо со стоянки… Затеяли игру с бумажками насчет царапины, а потом угнали. Я думал, вы откатные потребуете и машину вернете… А так не явился бы. Курбатов матерится по телефону, а вы, оказывается, никакой не Сергей, а мадам Зорро. Говорите, что от меня нужно, да и разойдемся…
— Если захочу, вы долго со мной не разойдетесь… Вам известен человек, который выглядит…
— Нет, не известен, — сказал я. — Что вы хотите, деточка, на самом деле?
Ее передернуло от обращения.
Я взялся за кончик трости и перенес его на капот «Опеля».
Выходка показалась даме непереносимой. Ее передернуло ещё сильнее. Видимо, она считалась в своей конторе большим начальником.
— Чтобы вы прокатились в Махачкалу, — сказала многозначительно мадам Зорро, — прогулялись по Кавказу, подышали горным воздухом в компании с одним человеком. Он в очках, с бородой, невысокого роста, с длинными руками… Суетливый, знаете ли, такой… Любит носить картуз «под Жириновского». Ваш работодатель. Верно?
Господи, подумал я, ощущая, как впервые за много лет работы со Шлайном предчувствие непоправимой беды парализует волю. И, чтобы оттянуть время, сказал:
— Он голосует тоже за жириновцев, не знаете?
Ефима Шлайна предали, вот что значил её вопрос.
А предать могли только в конторе, ибо в этом мире Шлайн и Шемякин не существовали и не могли существовать вместе во времени и пространстве и не имели то служебного и профессионального права.
Способность соображать возвращалась.
— Вы эф-эс-бэ? — спросил я.
Ну, хорошо, я прикончу мадам Зорро и матерщинника Курбатова, увидевших меня, и — что дальше? Служебное расследование в отношении Шлайна, открытие уголовного преследования в отношении Шемякина… Вот бы эту парочку унесло ветром!
— Слава всем святым и нищим, — сказала мадам Зорро. — Дошло…
До меня, успокоившегося, теперь быстро доходило следом и кое-что еще: они не уверены, что я — это я, и берут разговорами, как говорят по фене, на понт. «Форд» замазан доверенностью. Его владелец — не я. Записку под дворником клочком бумаги подменил тоже не я, ума хватило на осторожность… Мелковатую, но она их тоже путала. Их — кого? Не эф-эс-бэ, конечно, уж больно жлобоваты и опереточны.
Мадам Зорро, пусть и начальник, в данный момент лишь птичка, под перышками которой — микрофон. Некто поважнее её и Курпатова, то ли постоянно пьяного, то ли дурака от рождения, слушает в данный момент и вникает в мои слова, внимательно рассматривает и уже взвешивает решение что со мной делать?
Арифметическая задачка решалась.
Парочка в «Москвиче» и парочка мадам Зорро плюс Курпатов появились по одному делу. Первая хотя и знала, где перехватывать Шемякина и как он выглядит, шла на сближение и держалась, я бы сказал, дипломатично. Вторая действует наобум, выламывается, лезет нахрапом, пугает пистолетом и городит про Махачкалу и Кавказ, имея в качестве зацепки дурацкий трюк с несуществующей вмятиной на «Форде». То есть, выстраивает ко мне ход, отдающий провинциальным дилетанством… Неужели все-таки московское управление эф-эс-бэ? Столица ведь тоже субъект федерации, провинция, как и другие…
В сумме выходило следующее.
Ефим Шлайн запиской, полученной в «Москвиче», предписывал скакать в Прагу. Специально ведь указал: тамошнему Тыбурцию звонить на месте…
Почему нужно скакать, и пришли объяснять эти представители охранного «бомонда», оставившие записочку на «Форде», — мадам Зорро и мсье Курпатов. А я наивно приволокся к ним по присущей мне алчности. Торопился заработать, клюнув на дешевку и наплевав на записку Ефима ценой в мою, а может быть, и его жизнь.
Вычисляя это, я продолжал валять Ваньку, будто не нагляделся раньше вволю с шестого этажа на просторную, насквозь просматриваемую сверху площадку, посредине которой меня тормозила мадам Зорро. Я явно испытывал судьбу под прицелом человека, возможно и по имени Сергей, который слушал в наушнике мой лепет и теперь решал: стрелять или нет?
Меня выставляли на убой, потому что, вне сомнения, я остался, по неизвестной мне причине, последней, политической надеждой Ефима Шлайна.
Я за кончик потащил на себя зонт, пропустил его под мышкой, и женщина Зорро, дернувшись за ручкой, упала, как говорится, в мои объятия. Приподняв мартышку, чтобы прикрыть ею свою голову от семиэтажки, я прислонился спиной к «Опелю». И вовремя.
Выламываясь под крутого, Курпатов выскочил из сарая и открыл огонь по-македонски, с двух рук, истребив несколько фар и ветровых стекол. Бил не прицельно. Осколки разлетелись во все стороны… Подошвы у него скользили, он не рассчитал, что, выпустив из-под резиновой занавески теплый воздух, окажется на морозце в клубах пара, к тому же не адаптировавшись к темноте после освещенного сарая. Приказ вмешаться ему отправил по связи просто дурак.