Гольф с моджахедами
Шрифт:
Камерон вдавил на своем «Эриксоне» кнопку вызова мобильного Ортеля. Филиппар уже появлялся на Тверской, могли приметить… Приняв позывной, Макс войдет в гостиницу, приблизится к Желякову и, не спрашивая с кем имеет честь, предложит сопроводить в номер 426 к господину Камерону.
После этого Праус нажал на «Эриксоне» запуск подавления прослушивателя. Индикатор показал его обнаружение в номере. Что ж, для переговоров все готово.
Стукнув в дверь только один раз, Желяков вошел с побагровевшим лицом и, едва прикрылась дверь
— Откуда я могу знать, что вы Камерон?
— Я могу назвать номер счета в женевском банке «Три ключа», на который вы собираетесь поместить наличные, ожидаемые от господина Хабаева… Он просил оказать вам содействие в переправке вашей суммы из Москвы по моим каналам. А это ведь, ни много и ни мало, с пяток картонных коробок… Таков объем моих знаний о вас, господин Желяков.
Пока он, Праус, смеялся собственной шутке, Виктор Иванович делал спиральные помахиванья ладонью над головой. Как бы спрашивал: прослушивание блокировано? Странно: не его, что ли, люди ставили микрофон? Или корчит невинного?
— Выявлено со вчерашнего вечера, — сказал Камерон, решив проигнорировать лицемерную дурь партнера, поднял крышку «Эриксона» и показал Желякову мигающую оранжевую точку. — Заглушено. Хотите проверить?
— Я доверяю вам, — молвил Желяков.
Хитрец желал выявить электронный арсенал собеседника: обнаруживаются ли им российские копии южнокорейских «жучков» и, если да, то способны ли глушить их?.
— Конечно, конечно, это взаимное чувство, — ответил Праус и сделал приглашающий жест в сторону кресла. — Что-нибудь выпить?
Желяков сам дотянулся до мини-бара, с хрустом свернул крышку со шкалика «Столичной», провел горлышком по усам под коротким боксерским носом. Лицо утратило выражение напряженности. Не в предвкушении выпивки, конечно. Виктор Иванович запашком родимой усугублял чувство удовлетворения от качества работы зарубежного партнера. Свалился в гостиницу, словно на парашюте, и играючи, кнопкой на мобильном, нейтрализовал изощренную прослушку. Но это, во-вторых. А во-первых, фактически объявил о согласии переправить доллары, поступившие от Хабаева за аренду Горы.
Выходило, что и разговаривать больше не о чем. Предмет переговоров исчерпан, остается обсудить детали, как говорится, на уровне экспертов: куда доставить и кто примет «товар»? Ну и, конечно, сколько процентов за транспортировку… Что же еще? Деньги деньгами, они в рамках технической взаимопомощи, а по службе… Ну, повидались, это хорошо, у каждого она, эта служба, конечно, своя. Так что в остальном повоюем, как и положено.
— Картонок получится меньше. Часть денег разойдется здесь, — сказал Желяков.
Ветер только крепчал, паруса становились упружистей.
— Разойдется вниз или разойдется вверх? — спросил, почти ликуя, Праус.
— Почему вы интересуетесь?
— Не желаете отвечать, не отвечайте, — сказал Камерон и добавил:
— Обычно я не пью… Когда-то — да, и сильно. Теперь только вдыхаю аромат. Испытываю волю… Обычно не вылечиваются.
«Теперь можно заложить галс покруче к ветру», — подумал Праус и сказал:
— Я слышал, особенно трудно излечиваются от алкоголизма женщины. Вообще, говорят, не выздоравливают… До меня донеслось, что вы просили за одну… Устраивали её по просьбе вашего сослуживца в специальную клинику здесь, в Москве.
— Надо же, — сказал Желяков. — Как сплетни-то ходят. Кто же этот сослуживец… или, по крайней мере, за кого он просил? Намекните…
— Натали Шемякина.
— А, помню… Действительно устраивал по знакомству даму с таким именем, действительно просил сослуживец. Бывший.
— Ефим Шлайн его зовут, — сказал Праус Камерон с простоватым видом. Полковник эф-эс-бэ, кажется. Отдел экономической контрразведки. Не так ли?
Оба помолчали.
— Речь зашла, как я понимаю, об ответной услуге? — спросил Желяков. Вам очень нужен Шлайн?
Ему нравился ход переговоров. Возможность расплатится за транспортную услугу протухшим товаром пришла сама по себе. Отчего бы не сдать этому типу Шлайна, который если и выберется с Кавказа, то только в отставку.
— Шлайн уже никому не нужен, — сказал Праус Камерон. — Господин Хабаев информировал меня, что вы просили его службу безопасности отпустить на все четыре стороны агента Моссада, захваченного в предполье его… э-э-э… штаб-квартиры. Хабаев согласился.
— А вам почему он интересен?
— Ефим Шлайн, я знаю, вам не коллега. Он не из вашей конторы… Вы ничего не потеряете. Скорее наоборот. Я бы на вашем месте нашел на Кавказе кого-нибудь, кому служба Хабаева сдала бы с рук на руки этого… моссадовца. Скажем, Шлайн ввязался в чеченскую свалку именно как агент Моссада. А потом сигнализируйте руководству Шлайна, где он оказался, этот провалившийся полковник, и намекните, по чьему приказу. Мол, явно работал на Моссад. Вот и все… Господина Шлайна, с моей непросвещенной точки зрения, преследуют серьезные хвори, и, как следствие, отставка по собственному желанию в связи с невозможностью продолжать службу ему крайне необходима… Это наилучший исход.
Виктор Иванович ухмыльнулся.
— Неправильно понимаете, — сказал, поморщившись, Камерон. — Никакого рукоприкладства. Я выразился фигурально…
И, исказившись в лице, дергая щекой, почти закатив глаза, он схватил за лацканы пальто Желякова и вытянул на себя из кресла.
«Эпилептик?» — прикинул Виктор Иванович, спокойно выжидая конца припадка. Сверхскорости двадцать первого века крошили в пыль и не такие мощи. В спецконторах народ сгорал, как свечки. Праусу Камерону, наверное, далеко за восемьдесят. Хотя старикашка, судя по тому, что вытворяет — слава Богу, не при людях, — ещё сильный и жилистый…