Голгофа
Шрифт:
Как–то утром Шахт сказал Сапфиру:
— Прилетела Саша, ваша падчерица.
— Саша? Одна?
— Будто бы одна. Живет у бабушки.
— У бабушки?.. — Сапфир задумался. Потом тихо доба- вил: — Пусть живет. В квартире ей делать нечего. — И затем, минуту спустя: — О том, что я в больнице, знает?
— Я ей сказал.
— А она?
— Ничего…
— И даже не спросила, чем болен?
— Нет, не спросила.
Сапфир поморщился, как от зубной боли; Александра его не любила. Он давал ей деньги, помногу, — бросал, как в колодец, но симпатий с ее стороны не заслужил. И даже более того: ее неприязнь к отчиму становилась заметнее, она его презирала. Может быть,
Они обедали. Сапфир при этих словах как–то скукожился, ниже склонился над тарелкой, а Ирина Михайловна, ее мать, сказала:
— Чему же ты радуешься? Это же фашисты! Твой дедушка погиб на войне с фашистами.
— Я знаю, но это же хорошо, что наконец–то появились крутые ребята. Нельзя же всем жить на коленях.
Она посмотрела на отчима, — он был черен, как грач, — подумала: «Ему тоже достанется!» И в сердце ее не появилось никакой жалости. Отчима она не любила и никакого сострадания к нему не было.
Саше без малого шестнадцать лет. Она была хороша собой, и даже очень хороша, — знала это и, как все молодые люди, не могла справиться с максимализмом своих чувств. Ей нравилось иметь свое мнение и если уж высказывать его, то без оглядки на окружающих.
Не мудрено поэтому, что, появившись в Петербурге и узнав от Шахта о болезни отчима, она не спросила, чем он болен и в какой клинике лежит.
На второй день проснулась поздно, долго сидела перед зеркалом, укладывала свою мальчишескую прическу и, наскоро позавтракав, отправилась пешком на Литейный к Шахту. Тут она встретила двух незнакомых людей — Нину Ивановну и мужчину пожилых лет, смотревшего на нее строго из–под густых бровей. Это был Свирелин.
Качалин ее знал и разговаривал весело, шутливо, как с еще не вполне взрослой девочкой. Подтянул ее к себе и на ухо сказал:
— Ты живого министра когда–нибудь видела?
— Нет, не видела, — призналась она простодушно. И Качалин показал взглядом на Николая Васильевича.
Саша сидела за столом возле Качалина и бездумно перебирала бумажки. Украдкой посматривала на Нину Ивановну, и в этих ее взглядах сквозил холодок неприязни. Тонким чутьем просыпающейся женщины она улавливала незримые нити симпатий, соединявшие Качалина с этой молодой и красивой женщиной, появившейся здесь недавно и неизвестно зачем. Качалина она знала давно, встречалась с ним и дома, и в театрах, и однажды даже ходила с ним в лес по грибы, — он ей нравился, и она считала его почти своим. Чувства ревности никогда не знала, а тут вдруг оно неприятно заскребло под сердцем, она ощутила, как это чувство мутит и томит душу. И чтобы как–то его рассеять, говорила себе: «Зачем мне Качалин? Он старый и мне не пара».
Парней у нее не было по причине того, что все ее сверстники казались ей дурачками. Подспудно она тянулась к ребятам серьезным, а еще лучше к мужчинам, которые уж чего–то добились в жизни и с которыми ей было интересно. Втайне она считала это ненормальным, но ничего не могла с собой поделать. А тут Качалин! Всегда такой веселый, остроумный — на него вся надежда отчима в каких–то важных делах. «Он знает, он умеет, и никто кроме него им не поможет», — думала она о Качалине. А однажды его спросила: «Где мой отчим взял столько денег?» Они были вдвоем, и Качалин, откинувшись в кресле и посмотрев на нее внимательно, сказал: «Зачем тебе это знать?» Саша ответила серьезно: «Я хочу знать. У нас ребята говорят, что скоро все аферы раскроются и жуликов посадят в тюрьму. Мне бы не хотелось, чтобы мой отчим был жулик». Качалин долго молчал, а потом заговорил серьезно, как с равной: «Теперь, Саша, время такое — беспредел. Это когда никто не знает, что же происходит в нашей стране. Один в одночасье становится миллионером, другой лишается работы. Твоему отчиму повезло: он вдруг стал богатым. Пользуйся своим положением, ты ни в чем не виновата». Саше этот ответ не понравился, но она решила не задавать лишних вопросов, поняла, что Качалину отвечать на них не хочется. Однако она почувствовала в его ответах доверие к себе и сердечную заботу о ее судьбе. И все–таки решила, что в будущем снова заведет эти разговоры и постарается выяснить, как это миллионы свалились в карман отчиму.
Качалин нравился ей все более. В сущности, если уж говорить начистоту, она и прилетела из Дамаска не к бабушке, как сказала матери, а к нему, Качалину. Хотела пригласить его в театр или в лес за грибами. А тут вот эта дама — такая важная, умная — и на нее, девчонку, не обращает внимания.
Мирно беседовали, пили чай. И вдруг к ним вихрем ворвался Шахт, заметался между столами, хватал кипы бумаг, кричал:
— Собирайте документы! У подъезда машина. Все туда, туда!..
— Да что случилось? — спросил Качалин.
— Вы все поедете. К нам выехала бригада следователей. Они сейчас будут здесь.
Качалин все понял: из Москвы пришло распоряжение произвести обыск, арестовать документы. Саша видела, как он из–за шкафа достал какой–то предмет, похожий на винтовку с оптическим прицелом, завернул в плащ. И стал снимать с полок кипы бумаг; делал это неторопливо и заглядывал в окно, за которым у входных дверей стояла крытая большая машина. У Шахта спросил:
— Поедем на виллу?
— Да, на виллу. Скорее! Не забудь документы о теплоходах.
Это были те самые документы, из которых он вырывал листы и рассовывал по карманам. Нина Ивановна видела это, но Шахт ничего не знал. Он вообще мало разбирался в документах, хватал наугад папки, таскал в машину. И на всех кричал:
— Берите вот эти, и те — тащите в машину!
Саша тоже сняла с полки папку, понесла к выходу.
На листке бумаги Шахт поспешно набросал какие–то цифры, сунул его в карман пиджака Качалина.
— Тут код от секретного подвала, все отчетные бумаги туда запрячешь. Ну, там, под часами — ты знаешь.
Потом Шахт почти силой всех запихнул в машину, захлопнул за ними тяжелую металлическую дверь.
Качалин стоял у окошечка, пытался разглядеть улицы, по которым ехала машина. Однако, как и в первый раз, когда он ехал на виллу с Шахтом в «Мерседесе» с затемненными стеклами, он ничего не мог разглядеть. Стеклышко и здесь было затененным, дома на улицах едва угадывались. С тайной тревогой думал: «Могут всех убрать. И Сашу тоже. Им не нужны свидетели».
Предательский холодок побежал по спине; оторвался от окна, опустился на лавочку. Рядом сидела Александра. Наклонилась к нему, тихо спросила:
— Куда едем?
— На виллу. Ты была на вилле?
— Была. Один раз.
— Знаешь, где она находится?
— Нет, не знаю. И мама не знает. Мы ехали в машине с темными окнами.
— Ага. Туда мы и сейчас едем. Они свою виллу держат в секрете. Даже от твоей мамы.
— Кто это они?
— Они. Твой отчим и Шахт.
Саша отстранилась. Казалось, она понимала опасность положения. Со стороны кабины подошла Нина Ивановна и села рядом с Качалиным.
— Нас везут как арестантов, — вы не находите?